Роковое наследство

Симилор сказал, что в жизни не видел более худого и бесплотного старика. Он казался прозрачным. Пергаментную кожу его мертвенно-бледного лица прорезали глубокие морщины.

– И куда он пошел? – спросила Маргарита.

Но Симилор не ответил, продолжая рассказывать:

– Когда-то я два или три раза видел полковника, и если бы он не лежал в земле, я поклялся бы, что это он. Старик прошел совсем рядом со мной, поприветствовав меня дружеским кивком, а сам тихонько продолжал бормотать: «Милые мои голубчики, столько доставили себе хлопот, ах, столько хлопот! Совсем ненужных хлопот. Держи-ка, друг мой, й возвращаю тебе твою собачку. Если хочешь, можешь сделать из нее чучело. Вот уже больше года, как я сюда переселился, место здесь очень мирное. Но если сюда будут приходить и тревожить усопших, которые дорого заплатили за свой вечный покой, придется пожаловаться правительству».

«Охотники за Сокровищами» слушали его с открытыми ртами. И вовсе не потому, что верили в призраков, нет, совсем не потому.

И как раз в ту минуту, когда Симилор рассказывал, как древний Мафусаил пожелал ему спокойной ночи и удалился, едва передвигая свои тощие ноги, а потом будто растворился в воздухе возле какого-то фамильного склепа, как раз в эту минуту решетка могилы полковника зажглась бенгальскими огнями. И послышалась музыка, честное слово. Затем петли заскрипели, дверь склепа приоткрылась, и из него без малейшего смущения четверо молодых мужчин вынесли гроб, при этом они еще и посмеивались.

– Да мы не человека несем, а зайца, – говорили они. – Похоже, Отец сильно уменьшился по мере изгнивания. Тут осталось не больше десяти килограммов от его и так ничтожного веса.

XXII ДВЕ МУМИИ

Слушатели госпожи Канада достойны того, чтобы их описать. Все они внимательно слушали, но степень внимания была у каждого своя. Хочу напомнить, что странный ее рассказ таил в себе угрозу – ощутимой и близкой опасности. Разворачивающаяся драма составляла суть жизни слушателей, и каждый из них в этой драме играл собственную роль.

Винсент Карпантье оставался спокойным и мрачным, будто ничего нового для себя он не узнал. Когда укротительница рассказала о собачьем лае, он подтвердил:

– Все это правда, я слышал и людей, и собаку.

Ирен и Ренье слушали рассказчицу с исключительным вниманием, как мы это только что видели.

К тому же у Ирен свежи были в памяти разговоры с графиней де Клар.

Вообще эта ночь казалась невероятной, неправдоподобной пьесой, которая, однако, все больше претендовала на подлинность и реальность происходящего.

Временами рассудок Ирен бунтовал против бешеной скачки безумных событий, которые окружали и увлекали ее за собой, но тут же истина являлась к ней с такой непререкаемой очевидностью, что она покорялась, равно страдая и мучаясь как от сомнений, так и от уверенности в реальности происходящего.

Рассказ госпожи Канада удовлетворял стремление девушки понять и объяснить происходящее, но, кроме возбужденного любопытства, Ирен владело и другое чувство, более могучее, более настоятельное.

Она страстно желала поскорее остаться наедине с Ренье.

Что же касается Ренье, то ему казалось, что Ирен родилась заново или, напротив, очнулась от тяжелого, могильного сна.

Он чувствовал, что она всем сердцем тянется к нему, будто рабыня, которую внезапно освободили от сковывающих ее цепей.

Свободен от любых побочных и посторонних помыслов бьи один обожающий и послушный Эшалот. В словаре нет таких слов, которые передавали бы и вмещали все то пламенное обожание, какое испытывал этот влюбленный муж к своей королеве. Леокадия этой ночью развернула перед ним феерические чудеса небывалого театрального зрелища.

В глазах Эшалота Леокадия и была главной героиней этого спектакля. Он любовался ее красотой, красноречием, восхищался ее почти нечеловеческим мужеством и не раз потихоньку повторял себе, не отпуская рук своего пленника Винсента:

– Подумать только! Ее любовь принадлежит мне! Речь идет о сокровищах, и вот передо мной настоящее сокровище, которое говорит обо всем с таким изяществом и среди самых ужасных опасностей не теряет присущей истинным французам веселости.

А госпожа Канада тем временем продолжала:

– Любопытная история получилась, не так ли, дорогие мои? Пропущу-ка я еще глоточек. Снаружи ничего больше не слышно, но мы все же должны быть настороже. Я бы очень удивилась, если бы стервятники, которые все спрашивают: «Будет ли завтра день?» – вернулись в свое гнездо, ничего не предприняв против вас. Ну, посмотрим. Пока еще только три часа ночи, если, конечно, мои часы не врут. Так что времени у них более чем достаточно.

Ну так вот, – продолжила свой рассказ Леокадия, – все, кто там был, окружили гроб. Луна вышла из-за туч, и пока господин Кокотт орудовал железками, открывая крышку, я могла рассмотреть все физиономии, словно при дневном свете.

Принц довольно красив собой, а доктор Самюэль с годами ничуть не похорошел. Господин Комейроль и Добряк Жафрэ – грубые коммерсанты, и ничего больше. Но зато Маргарита! Ох, Господи, Господи, ну до чего же хороша!