Роковое наследство

Художник работал. Его внимание было поглощено картиной «Венера в облаке». В мастерской присутствовали две половины модели – Эшалот и Симилор – добродетельный приемный отец юного Саладена, трудное детство которого проходило в сумке, похожей на ягдташ, и настоящий отец ребенка, погрязший в распутстве и презирающий экономию с великим трудом заработанных денег. Эшалот говорил о Симилоре следующее: – Сам не понимаю, почему я до сих пор не поссорился с Амедеем. Это просто какое-то наказание. От него у меня одни неприятности. Этот выпивоха постоянно тратит в кабаке наши общие деньги! Он не может оторваться от бильярда, пока не проиграется в пух и прах. Другого такого повесы в Париже не найти. Этот человек волочится за каждой юбкой! Мне кажется, что он, в отличие от меня, родился под счастливой звездой: ему каким-то таинственным способом удается покорять женские сердца.

Симилор был безобразен, но безобразие его было чисто парижское: такое же соблазнительное, как красота. Он знавал взлеты и падения: порою этому блестящему порочному наглецу приходилось подбирать на улице окурки. Когда у него не было помады, он мазал свою соломенного цвета шевелюру топленым свиным салом. Он искренне считал себя неотразимым.

Симилор верил только в три вещи: в свой неутомимый аппетит, в постоянно испытываемую им жажду и в свою непреодолимую тягу к прекрасному полу.

Если бы Амедей и впрямь был Диомедом, вряд ли стал бы он метать в Венеру копье. Скорее всего, этот человек обратился бы к ней с нескромным предложением и при этом стянул бы у нее платок.

Когда пришел Винсент, Ренье срисовывал ноги Симилора. Что касается Эшалота, то он времени даром не терял: заботливый малый поил своего выкормыша молоком. Саладен наконец-то перестал горланить, что принесло всем присутствующим немалое облегчение.

При виде архитектора Симилор несказанно обрадовался.

«Ага, сейчас художник нас отпустит! – подумал он. – Кроме того, господин Робло даст мне сто су, когда узнает, что его хозяин заходил в мастерскую. Все складывается просто великолепно!»

Ренье, не выпуская из рук палитры, пошел навстречу приемному отцу.

– Какими судьбами, отец? – спросил он. – Как раз сегодня я собирался вас найти, чтобы узнать ваше мнение по поводу этой картины. Взгляните, это уже становится на что-то похоже.

Винсент даже не посмотрел на полотно. Пододвинув к себе ближе стул, он сел.

– Что с вами? – воскликнул художник, заметив наконец, что архитектор бледен, как смерть.

«У каменщика такой вид, будто его мучают ужасные колики в животе», – подумал Эшалот.

«Возможно, господин Робло заплатит больше, когда узнает, что его хозяин явился сюда с похоронной миной, – в свою очередь размышлял Симилор. – Тут явно что-то происходит!»

– Со мной все в порядке, – ответил Винсент на вопрос Ренье. – Скажи этим людям, чтобы они ушли. Мне надо с тобой поговорить.

Симилор испытал чувство удовлетворения.

– Речь идет о том, чтобы попросить их полчасика погулять, или я должен отпустить их совсем? – спросил художник.

– Отпустить их совсем, – словно эхо откликнулся архитектор.

– Вы слышали, – обратился Ренье к натурщикам. – Одевайтесь, и до завтра.

– Завтра! – прошептал Винсент Карпантье, опустив голову.

Эшалот и Симилор оделись. Художник сунул им деньги, после чего Эшалот посадил Саладена в сумку, и они вышли.

Ренье внимательно посмотрел на приемного отца, взял стул и сел рядом.

– Теперь мы одни, – произнес он.

Архитектор молчал. Художник взял его за руку. Его пугало поведение Винсента.

– Пожалуйста, отец, скажите что-нибудь, – попросил молодой человек. – Что с вами?

– Со мной все в порядке, – повторил архитектор. Через несколько мгновений он добавил:

– Какое-то время я считал, что мы можем быть счастливы.

– Значит, все же что-то произошло. Случилось несчастье? – с тревогой в голосе спрашивал Ренье.

– Она еще ребенок, – медленно произнес Винсент. – Я ничего ей не сказал. Разве я мог доверить ей мою тайну? Она же совсем ребенок, и она в опасности... да, да, может случиться несчастье...

– Вы говорите об Ирен? – спросил Ренье с дрожью в голосе.

Архитектор дважды провел ладонью по лбу.

– Ирен! – прошептал он. – Это моя, моя ошибка! Счастье было в моих руках.

Внезапно Винсент встал, подошел к картине из галереи Биффи и разорвал покрывало, под которым находилось полотно.

Художник тоже встал и приблизился к Винсенту. Он не осмеливался больше приставать к приемному отцу с расспросами. Сердце молодого человека сжалось от тоскливого предчувствия надвигающейся беды.

Некоторое время архитектор молча смотрел на картину.

Наконец он произнес:

– Я это видел. И это – ужасно... Ужасно!

Ренье охватило беспокойство. Он подумал, что Карпантье помешался.

– Отец, эта трагедия разыгралась далеко отсюда, причем очень давно, – робко заметил художник.

В ответ Винсент Карпантье произнес лишь одно слово:

– Вчера!

Он попытался задернуть картину покрывалом, но ткань за что-то зацепилась, и половина полотна по-прежнему оставалась открытой. На ней был изображен молодой человек – убийца.