И однажды старик не выдержал и высказал Отавинью все, что было у него на душе:
— Пока ты тут прохлаждался да разговоры разговаривал, проклятый Медзенга лазил к ней в окно! Сукин сын! Весь в деда, этого чертова Энрико Медзенгу. Тот сестру у меня украл прямо из дома и встречался с ней на плантации у нас под носом!
— Но я не Медзенга, — с некоторым высокомерием ответил Отавинью.
— Не-ет, ты не Медзенга! Будь ты Медзенга, ты бы уже был в Рибейран-Прету и зубами бы вырвал и притащил сюда. А я бы с ней в Италию съездил да и выяснил на месте, как обстоят дела с ее родством. То-то и беда, что ты не Медзенга!
Неожиданная речь старого Жеремиаса очень озадачила молодого человека.
Поначалу Рафаэла смертельно обиделась на Маркуса. Ей неприятна была сама по себе история с Лилианой, а еще неприятнее показалась откровенность, когда он сказал, что назвал ее невестой только затем, чтобы отвязаться от Лилианы.
Но когда Маркус уехал, она затосковала, и все ей стало видеться в другом свете. «Маркус — он просто одержимый, — думала Рафаэла. — Если он чем-то занят, то ничто другое для него не существует. Сейчас он занят поисками отца. А до этого я была его наваждением. А до меня…» Дальше она думать не стала. Мысль о Лилиане причиняла ей боль, и поэтому она предпочла думать о Маркусе. И чем больше думала, тем отчетливее понимала, что больше не может прожить без него ни единой секунды. Что с ним? Как он там? Вокруг него сельва! Смертельная опасность!..
Очень скоро Рафаэла была готова мчаться в Арагвайю. Своими тревогами она поделилась с Лией, и та ответила:
— Да, за Маркуса стоит беспокоиться, он странный, как все Медзенги.
— И Бердинацци, — отозвалась Рафаэла.
Но Лия дала ей понять, что не слишком доверяет ее истории, и Рафаэла не стала настаивать. Сейчас ей важнее было отправиться в Арагвайю. Луана тоже приготовилась ехать. Вместе с ними собралась и Лия. Всем им не терпелось увидеть мужчин Медзенга, без которых жизнь теряла и вкус и цвет…
Зе был не доволен появлением Маркуса не потому, что имел что-то против него лично, просто присутствие балованного горожанина очень замедляло поиски.
Сам-то Зе мог и заночевать в сельве, недаром в его жилах текла индейская кровь. Он знал язык сельвы, лучше других знал, как она опасна, и меньше других знал, как она опасна, и меньше других боялся ее. А с Маркусом в сельве уже не заночуешь — его комары заедят.
Однако Маркус вел себя мужественно, и его преданность отцу не могла не подкупить Зе, столь же преданного своему хозяину. В общем, он простил Маркусу всю его неумелость за готовность расстаться с ней.
Хотя по-житейски Зе был, конечно, прав — на второй же день Маркус схватил болотную лихорадку и Зе вытаскивал его из сельвы на своих собственных плечах.
Донана отпоила Маркуса травами, и на следующее утро Маркус готов был продолжать поиски, несмотря на перспективу вечером снова лежать в жару. Но отступать Маркус не собирался.
Утром они отправлялись на лодке в сельву, бродили весь день, а к вечеру возвращались. Зарубки то появлялись, то исчезали. Похоже, Бруну бродил кругами. Кругами бродили и они. Но круги их никак не совпадали, и выходило, что все они попали в замкнутый круг. От такой бестолковщины Зе терял надежду. Но Маркус как одержимый что ни день снова садился в лодку. Ему казалось, что именно в этот день он встретится с отцом!
За это время он многое узнал, многое перечувствовал и, когда Зе сказал ему: «Теперь вы понимаете, сеньор Маркус, что такая добротная, такая красивая ферма, на которой столько быков, стоила нам с отцом немало трудов», — ответил совершенно искренне:
— Теперь-то я понимаю, хотя понимаю и то, что понимаю не в полной мере.
Зе одобрительно кивнул — из парня выйдет толк, если он возьмется за дело.
А Маркус все отчетливее понимал, что безответственная продажа быков будет настоящим преступлением, он не в праве пустить все отцовские труды на ветер.
Но если Зе помрачнел, когда увидел приехавшего Маркуса, то, увидев перед собой трех особ женского пола, он просто впал в отчаяние. А они заявили, что завтра утром непременно отправятся вместе с ними в сельву.
— Вы сами понимаете, сеньор Маркус, что им там нечего делать, — шептал он Маркусу, так что надо встать пораньше да и отправиться без них.
Но у Луаны был слух как у кошки.
— Еще чего! — возмутилась она. — Тогда я сама возьму лодку и отправлюсь на поиски одна!
Днем она успела наговориться с Донаной, которая все расспрашивала ее, с чего это она сбежала от Бруну.
— Неужто ты думала, что свою ненависть к Бердинацци он и на тебя перенесет? Он же не сумасшедший. А тебя он любил как никого в мире. Души в тебе не чаял… А ты? — с упреком говорила Донана.
— У меня была и другая причина, — туманно ответила Луана.
— Уж не ребенок ли у тебя под сердцем? — проницательно спросила Донана.
Луана кивнула.
— Он не хотел детей и заставил бы меня от него избавиться, — сказала она, потупившись.