Узнав, что отец Лилианы — сенатор, Отавинью был потрясен: еще ни разу в жизни он не ужинал в доме сенатора. Лилиану очень забавляло простодушие этого провинциала, который тем не менее окончил высшее учебное заведение в Штатах.
Роза очень благосклонно встретила Отавинью: хорошо бы ее дочь позабыла проклятущего Маркуса и нашла себе какого-нибудь приличного юношу вроде этого.
— Жаль, жаль, что дочка не сказала мне заранее, что у нас сегодня будет гость за ужином, но пойду распоряжусь — постараемся накормить вас повкуснее, — с улыбкой говорила она, направляясь к двери.
— Да что вы! Не стоит хлопотать. Я не привык к подобным церемониям, — бормотал смущенный Отавинью, чувствуя себя ужасно неловко.
Роза вышла, а Лилиана со смехом сказала:
— Вот и первая победа, ты очень понравился маме!
— А ты по-прежнему влюблена в Маркуса? — спросил Отавинью.
— По-прежнему, — вздохнула Лилиана. — А ты в кого?
— В Рафаэлу, — нерешительно сообщил Отавинью.
— Почему это в меня никто не влюблен? — обиженно, но не без кокетства спросила Лилиана.
Вошедший сенатор прервал их разговор. Ему тоже понравился скромный приятный молодой человек. А когда он выяснил, что Отавинью окончил университет в Бразилии, а потом еще продолжал учебу в Штатах по специальности «сельское хозяйство и ветеринария», то проникся к нему большей симпатией.
— У тебя что, есть имение? — спросил он.
— Нет, — засмеялся Отавинью, — я сын управляющего, и хозяин оплатил мою учебу, а теперь взял меня на работу.
— И кто же твой хозяин? — поинтересовался сенатор.
— Сеньор Жеремиас Бердинацци, — ответил Отавинью, к немалому удивлению супругов Кашиас.
— Хорошо, что не Медзенга, — ядовито сказала Роза, которая успела вернуться и внимательно прислушивалась к мужской беседе. — Этих я терпеть не могу.
— Мой хозяин тоже, — вежливо сказал Отавинью.
«Если девочка Бердинацци, я не позволю ей и часа оставаться у проклятых Медзенга», — бормотал Жеремиас, расхаживая в нетерпении по своему кабинету.
— Как бы я хотела, чтобы наша девочка забыла проходимца Маркуса и выбрала себе такого приличного человека, как этот Отавинью, — говорила Роза мужу. — Ну что ты скажешь?
Сенатор в ответ только вздохнул. Пора было спать, и все свои заботы он охотно оставлял до следующего дня.
Вот уже вторую ночь Луане снился один и тот же сон: Бруну звал ее пересохшими от жажды губами.
— Луана, — говорил он, — спаси меня, спаси!
Она отчетливо видела место, где он лежал, и, проснувшись, казалось, помнила каждое дерево, куст, травинку.
Спустившись вниз, она решительно сказала Донане:
— Дайте мне лодку, я сама поеду на поиски.
— Ты с ума сошла, девочка! — ответила ей Донана. — Скажи спасибо, что я отпускаю тебя в сельву с мужчинами. А по-хорошему, тебе полагалось бы сидеть возле меня дома и ждать у очага своего повелителя.
— Он снится мне, он меня зовет, — твердо сказала Луана.
Целый день она отыскивала то место, которое так явственно видела в своем воображении, кричала, звала своего возлюбленного, просила сельву отдать ей отца своего ребенка. Но все было тщетно. Сельва глухо молчала. Молчала и река, равнодушно катя свои воды. Та самая река, которую Зе называл своей сестрой.
В отчаянии вернулась Луана вечером домой, но твердо сказала:
— Завтра продолжу поиски.
— Мы продолжим все вместе, — сказал Маркус.
И она покорно кивнула. А Зе с безнадежностью посмотрел на двух одержимых.
Лия перехватила его взгляд. Она поняла, что даже Зе уже не слишком верит в возможность успеха.
«Похоже, пора вызывать самолет и всем нам возвращаться, — подумала она. — Иначе Маркус просто сойдет с ума!»
Вдобавок она уже чувствовала токи беспокойства, которые исходили от Светляка. Он наверняка не находит там себе места. И дела все стояли. Нет, она упорно верила, что отец жив, но дела были делами и их нельзя было оставлять надолго…
Ничего не говоря ни Маркусу, ни Рафаэле с Луаной, Лия решила назначить их отъезд на завтра.
Но утром они все, как всегда, отправились по реке в сельву…
Когда обессиливший Бруну увидел склонившиеся над ним лица Маркуса, Луаны и Зе, он понял, что умирает. Наверное, и река, к которой он столько дней стремился и наконец добрался, — только мираж.
Но в следующую секунду его захлестнула неистовая радость: он жив! Жив! И здесь все его близкие, которые его нашли! У всех у них в глазах стояли слезы.
— Господи, спасибо Тебе, — проникновенно сказал Бруну, когда Луана со счастливым стоном приникла к нему.
А Маркус как сумасшедший кричал:
— Я знал, что отец бессмертен!
— Какая красивая у нас река, — сказал Бруну уже полулежа в лодке.
— А что ты будешь делать, когда мы вернемся? — спросил Маркус.
— Я? Выкину эту одежду, приму ванну и съем целого быка, — улыбнулся Бруну.
Если бывает на земле небесное блаженство, то именно им наслаждались в этот вечер Бруну Медзенга и его близкие. Они плакали и смеялись одновременно, обнимались и не могли друг на друга наглядеться, а потом, усевшись тесным кружком около Бруну, слушали его рассказ: