Роковое окружение Эммауса

Внутри гостиницы мебель была обита розовым плюшем, обшитым по краям витым шелковым канатом с кистями. Крупноформатные мореного дуба прилавки и столы тускло блестели, тщательно промазанные минеральным маслом. Было сумрачно и сыровато, когда мы шли по изъеденным дощатым ступеням в свои номера. Пахло чем-то слащавым и тошнотворным.

- Не обстановка, а театральный реквизит, - заметила мне Эмма.

- Как за сценой в каком-нибудь провинциальном театре Драмы и Комедии. Разобравшись с формальностями, мы спустились в ресторан в первом этаже; вышли на террасу - туда, где толпились люди и плескались голоса.

Дамы были в широких светлых платьях с буфами и кринолинами, обмахивались веерами. Мужчины - в клетчатых брюках и белых сорочках. Кто с галстуком-бабочкой, кто в рубашке апаш по причине довольно спертого воздуха и жары, будто перед дождем. Не было ни кондиционера, ни даже вентилятора. Назойливая мошкара отчаянно ударялась в оконные сетки.

- ...Послушаем теперь господина из Петербурга; он прояснит нам диспозицию на завтра, - воскликнула стоящая у рояля крупная дама. - Затем, кто хочет продолжать играть в вист, можете оставаться - кому, как угодно. Мы с Милтоном, еще пять минут и готовы ретироваться...

- Где мы с тобой очутились? Что тут за Гоголь с Салтыковым-Щедриным?

- Нечему удивляться. Ты сама видела на рисунке Арпеда - Эммаус - это за углом от Петербурга, который, в свою очередь, в получасе езды от Ричмонда их здешней столицы. Вполне в американском вкусе называть свои заштатные захолустья Римами, Берлинами, Стокгольмами... Сколько здесь Петербургов?

Эмма потянула меня за рукав в коридор, подальше от благородного собрания, сказала: - Вот-вот появится господин городничий и выскочат Добчинский с Бобчинским...

- Сейчас же , из-за этого дерева, - добавил я.

- Из-за какого дерева, почему?

- Так Гоголь любил выражаться, по утверждению Вересаева:

- 'Сейчас, глядите, из-за этого дерева выпрыгнут гусельники...'

- Конечно, это - моя профессия... что-то припоминаю... Там же, что Гоголь мог восхищаться, скажем, своими новыми штиблетами. Любил хорошую обувь, держал перед глазами на тумбочке у кровати - алиллуйничал,

- Ах, мои верные башмаки! Совершенно тем же, кстати, одиозным тоном, как и про Русь, птицу-тройку. Помните наши школьные зубрения?

Мы отправились с Эммой попетлять перед сном по городскому центру странного города, которого мы еще не смогли обнаружить на карте. Что может быть загадочнее, чем так оказаться в незнакомой местности, тем более в ночи, как это было с нами, когда все делается стократ таинственнее и ты, как ребенок, приготовился к чудесам.

По углам -стоят пузатые бочки под железными обручами. Неярко светятся фонари, типа каретных, то ли специально изготовленные в старомодном стиле, то ли, что было вполне вероятно, переделанные из угольных или газовых на электрические. Блестит после дождя торцевая мостовая из кирпичей, уложенных зигзагом, в паркетную елочку. Хрустят под ногами раздавленные ракушки. Дома колониальной застройки Новой Англии, в своей дощатой обшивке похожи на старые корабли и шхуны. Даже под навесами террас кое-где покоятся щербатые перевернутые лодки. Всюду преобладет голубая окраска, возможно, изначально бывшая синей, но теперь, выбеленная временем и сильно облупленная.

Нам казалось, что дома, весь город, необитаем. Его жители давно ушли в плавание и никогда не вернутся. Напрасными маяками веры высятся островерхие церкви. Зачем их так много? Читаем вывески - Епископальная Старая, Новая..., Молельный Дом Баптистов, Адвентисты... Потом пошла зона Старого Города, улица Стряпчих, Дом Судьи...

Куда мы попали? Где современная Америка? Час назад мы свернули со скоростного хайвея со станциями Мобил и Эксон, с неоном и радарами. Сначала оказались в гоголевском уездном захолустье. В пыльном, потном, тряпичном, с жирными пальцами в курином соку, с экзальтированными голосами. Теперь, ночью в городе - захолустье бристольское, где одна лишь бесцветная пуританская тоска со смертным запахом дезинфекции и, то ли пролитого рома, то ли заупокойного ладана.

Еще только светало как нас разбудили громовые раскаты и крики. Сразу стало ясно, что это не начавшийся шторм, скорее, салют. Выглянули в окно по полю перед гостиницей тянулись войска. Ощетиненные мушкетами со штыками наизготове. Везли снаряжение и пушки. В небе, то здесь, то там, вспыхивали дымные облачка и уплывали с ветром. Над горизонтом сверкали магниевые зарницы. Толпа собралась на широком балконе, опоясывающем гостиницу. Нам тут же объяснили, где - конфедераты (серые) и где - юнионисты (голубые). Говорили, что конфедераты на этот раз им покажут. Сквозь завесу растущего грохота и разрозненных воплей иногда прорывался хор, исполняющий снова и снова патриотический гимн - Дикси.

Из-за всех этих взрывов, разрозненных хлопков-выстрелов, из-за свиста трудно было слышать, о чем говорят кругом собравшиеся наблюдатели.