Роковое пари

Я проследил за Львёнком после больницы. Мне было необходимо знать, как она справляется. Знать, что она в порядке.

И судя по её песне... это далеко не так.

Сомневаюсь, что моё появление ей сильно поможет, но оставаться в стороне я больше не мог. Не нашёл в себе сил вновь просто уйти.

Но и что ей сказать, я не представляю.

— Что... — выдыхает она, выглядя совершенно потерянной.

— Привет, Львёнок, — единственное, что я нахожу сказать, а затем замечаю её осунувшееся лицо, круги под глазами и приступную худобу. Делаю шаг вперёд и рычу: — Какого хрена ты так мало ешь?!

Бонни озадаченно хмурится, затем сглатывает удивление и проходит цепким взглядом по мне с головы до ног и обратно. Сужает глаза:

— А ты сам?

Молча беру её за руку и веду к барной стойке. Спрашиваю у барменши, следившей за Бонни с самого её здесь появления:

— У вас кухня есть? — Та равнодушно кивает, и я делаю заказ: — Два самых жирных блюда, хлеба и два молочных коктейля погуще.

— Дилан...

Отворачиваюсь от барменши, веду Бонни к первому столику и вынуждаю её сесть. Сажусь сам напротив и долго разглядываю соседний столик, пытаясь справиться с бушующими в груди чувствами.

— Дилан...

— Что? — рявкаю я, отчего Бонни испуганно вздрагивает. Опускаю голову и виновато выдыхаю: — Прости, Львёнок.

— Ничего, — тихо говорит она. — Не подумай, я... р-рада тебя видеть, но... Почему ты здесь?..

— Слышал о твоей маме, — откидываюсь я спиной на спинку стула. — Мне жаль.

Бонни обнимает себя руками и кивает. Смотрит при этом в сторону, что позволяет мне жадно разглядывать её лицо.

Я чертовски по ней скучал.

А ещё я замечаю розовый медиатор в ямке между ключиц, закреплённый на цепочке с детским колечком.

— Я уверен, что это вина моего отца, — глухо произношу я через минуту. — Этот грёбанный трус всё же заплатил ей за молчание. Мне правда жаль, Львёнок...

Бонни смотрит на меня и тихо просит:

— Не нужно, Дилан. Не твой отец наполнял шприц отравой и вкалывал иглу ей в вену. Перестань думать, что именно он причина всех бед вокруг. Во многом мы виноваты сами.

Я киваю, вынужденный согласиться.

В том, что я потерял её, виноват я сам.

— Мама сказала, что ребёнка удалось спасти.

— Да, — тепло улыбается Львёнок, и я чувствую, как и в моей груди становится теплее от этой улыбки. — Совсем крошечный, но уже такой сильный — невероятно. — Улыбка исчезает, а взгляд становится решительным и твердым: — Мы не отдадим его чужой семье — будем воспитывать сами.

— Не сомневался, что вы поступите именно так.

— Осуждаешь? Считаешь, мы не справимся?

— Нет, — качаю я головой. — Нет. Больше того, я ошибался, думая, что и твоя мама не справилась бы.

Бонни хмурится, и я решаю, что ей нужно увидеть это самой. Потому вынимаю бумажник, оставляю несколько купюр на столе за ещё не приготовленную еду и поднимаюсь на ноги:

— Поехали. Я должен тебе кое-что показать.

Тепло в груди становится горячее, когда Бонни, секунду поколебавшись, встаёт из-за стола и без лишних вопросов идёт за мной.

Всё ещё верит мне, глупая.

У байка я помогаю ей зафиксировать лямку от чехла с гитарой поперёк груди и надеваю на её голову шлем. Пока копошусь с застёжкой, не могу отвести глаз от её губ. Бонни начинает дышать чаще. Щёки окрашивает розовый цвет.

Как я мог допустить мысль, что она хоть в чём-то притворялась?

Её чувства, как открытая книга. Я верно читал её с самого начала.

Веду шеей и сажусь на байк. Бонни садится сзади и осторожно прижимается к моей спине, обнимая руками за талию. Тепло в груди грозит перерасти в обжигающее пламя.

Завожу двигатель и трогаюсь с места.

В покосившиеся ворота трейлерного парка мы въезжаем тогда, когда солнце полностью скрывается за горизонтом, а на чёрном бархате неба светится идущий на убыль диск луны. Я останавливаю байк напротив дома Бонни и слежу за её реакцией. Она снимает шлем, лицо бледное, как вышеупомянутая луна на небе, а в глазах проскальзывает страх, разбавляя отголоски боли.

— Зачем...

Беру её за руку и веду в дом. Включаю в нём свет. Львёнок часто моргает, привыкая к яркости, а затем поражённо выдыхает.

— Я наблюдал, как разгружали машину, слышал, как она прикрикивала на работников, чтобы те ничего ненароком не сломали. Это было вчера, Бонни. Так я понял, что отец ей заплатил, и понял, что ошибался, считая, что она спустит все деньги на наркотики. Нет, она не только удовольствия хотела, но и того, чтобы её будущий ребёнок ни в чём не нуждался. По крайней мере, первое время.

Бонни проходит вперёд, касается дрожащими пальцами спинки колыбели и со слезами в глазах оглядывает другие детские вещи: игрушки, памперсы и прочее.

— Нам сообщили, что она сама вызвала «Скорую помощь», — тихо рассказывает Бонни. — Но не смогла её дождаться... Не знаю, хотела ли она таким образом спасти хотя бы ребёнка...

Бонни пару секунд потерянно смотрит в сторону спальни, где скорее всего, всё и случилось, а затем переводит взгляд на меня:

— Дилан... Её... её больше нет.