Роковое влечение

Все эти дни на острове Антонио принадлежал только мне, являясь моим ангелом-хранителем, моей вселенной. Впереди нас ждала другая жизнь и от этой мысли хотелось плакать. И то, как он отреагировал на мои чувства храбрости не добавляло. Прилетев в Индонезию за ребенком, я изменилась, едва не погибнув, стала сильнее, но, похоже, по кусочкам растеряла свое растерзанное сердце.

Лодка подплыла к огромной «плавучей крепости» с несколькими ярусами и множеством палуб. Меня быстро и профессионально подхватили на носилки. Антонио повернулся, остановившись возле брезента, на котором я лежала. Дышала я рвано и часто как выскочившая из воды собака, заглянула в любимые глаза цвета спелых каштанов. Не желая оставаться без него, боялась того, что будет дальше. Не обращая внимания на боль, я вцепилась в его руку.

А пират улыбнулся, наклонился ко мне, поцеловал в лоб, и на этом все… Меня понесли дальше. Я резко обернулась, попыталась привстать, но за широким телом военного, что держал ручки носилок за моей спиной, рассмотреть ничего не смогла. Только его форму, с расплывчатыми зелеными пятнами на ткани.

Нас с моим Антонио развели в разные стороны.

— Тони! — крикнула я. — Пустите меня к нему! Мне нужно к нему! — попыталась спрыгнуть с носилок, задергалась, но меня остановили.

Рядом появилась женщина в военной форме, она улыбалась, поздравляя со спасением. Восхищаясь тем, как я выжила в подобной ситуации, она назвала меня настоящей героиней. И объявила, что работает бортовым врачом. Военные ловко понесли носилки вверх по лестницам, но я почти не слышала их слов, все мои мысли крутились вокруг Антонио.

— Тони хороший, — повторяла я в каком-то бреду, понимая, что меня никто не слышит или не хочет слышать, — все что говорят про него — это не правда, — цеплялась я за рукав ее формы, а она лишь улыбалась в ответ, задавая вопросы о моем самочувствии.

С носилок меня переложили на каталку и повезли по палубе, затем по длинному коридору с яркими, светящимися неоновыми лампами. Несколько поворотов, и я оказалась в помещении с голубыми стенами и белым потолком, где по центру стояла кушетка, обтянутая кожзамом и накрытая белой простыней. Мужчины умело переложили мое тело, а затем исчезли, предварительно выдав отчет о проделанной работе. Врач задернула шторку. К ней подошли еще несколько девушек и стали разрезать на мне майку, поливать чем-то ноги, отклеивая листья от конечностей. Мне быстро сделали болезненный укол, уверив, что это успокоительное.

Та, что назвала себя доктором, села рядом, задавая многочисленные вопросы о том, что и где у меня болит, как я принимала пищу и как давно у меня были месячные. Она подтянула к кушетке аппарат УЗИ, экран последнего загорелся зеленым светом. Доктор заглядывала мне в рот, щупала живот, светила фонариком в лицо.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но я рыдала, слезы текли по щекам ручьем, я не хотела осмотра, даже перевязки ран не желала, мне нужен был мой Антонио. Несколько раз я пыталась сбежать, но военные предупредили, что у меня шок и что если я буду пытаться ходить с такими ногами, то причиню себе вред, а они не могут этого допустить, поэтому вынуждены будут меня привязать.

Глава 29

Я проснулась в узком помещении с большим окном и низким потолком. Покрутив головой, лишь через какое-то время осознала, что круглое отверстие в корпусе — это иллюминатор, а лежу я в каюте огромного военного корабля. В гладкой поверхности стен, покрытых лаком, отражались мои запутанные волосы и худое, измождённое лицо. Я себя не узнала. Зеркал на необитаемом острове не было, и сейчас я увидела реальную картину: на меня смотрела истощенная, уставшая женщина — оголодавшая дикарка. А Тони видел меня такой каждый день. Где сейчас мой пират? Что с ним случилось? Сердце ныло от тоски.

Вздохнув и потерев лицо руками, я попыталась успокоиться. Каюта выглядела совсем новой, складывалось ощущение, что до меня на этой двухъярусной койке, накрытой белоснежными простынями, никто никогда не спал. Чисто, свежо, мягко и удобно, а на душе кошки скребли. Причина моего беспокойства находилась на этом же корабле, но что-то мне подсказывало, что меня и близко к нему не подпустят.

Я поставила перебинтованные ноги на пол, но дискомфорта или токающей боли не ощутила. Похоже, местные врачи неплохо подлатали мои раны, обколов обезболивающими и снотворным. В овальную дверь с высоким порогом постучали, и я ответила на русском, не слишком заморачиваясь.

Молодой человек в пятнистой форме цвета хаки и тяжелых армейских ботинках принес мне еду на большом металлическом подносе. В пластиковом белом лотке, состоящем из нескольких секций, лежала кучка желто-белой массы, напоминающая омлет, две сосиски и тост щедро покрытый джемом. Увидев обычную, человеческую еду, я подавилась от обильного слюноотделения.

— Напротив есть уборная, — произнес он на ломанном английском.

Голова закружилась от мысли, что я могу сходить в нормальный туалет. Но я переживала за Антонио.