Роковой аккорд

— Потому что он звонил мне на работу и спрашивал, что я успела рассказать вам о пленках.

— До или после разговора со мной?

— После.

Итак, Грэй не поверил кому-то из нас — мне или Оливии — и решил наведаться в квартиру Эллиота и разыскать пленки. Следовательно, у него пленок нет. С другой стороны, сам же Грэй и сказал мне, что человек, убивший Рассела, не обязательно тот же самый, кто завладел пленками. Значит ли это, что он мог убить Рассела?

Этот вопрос я не собиралась обсуждать с Оливией, но хотела уточнить кое-что другое:

— Если после разговора с вами он полез в квартиру вашего отца, значит, он решил, что вы ему солгали и пленки все еще там?

Оливия сердито сморщила носик:

— Ага, я такая дура, что оставила их лежать в квартире.

— А на самом деле?

— Молли, пленок у меня нет. Они пропали! Вы же сами видели! — возмутилась она.

— Лишняя проверка не повредит.

Она вдруг широко усмехнулась:

— Ага, как в «Большом побеге», когда этот парень из лагеря военнопленных уже вроде бы выбрался и садится в автобус, и тут немец желает ему счастливого пути, и он на автомате отвечает «Спасибо».

Я усмехнулась в ответ:

— Все лучшие свои идеи я черпаю из старых фильмов.

Ни с того ни с сего Оливия снова наградила шлепком свои взбитые сливки.

— Как жаль, что вы с ним не были знакомы. Вы бы просто влюбились в него.

— В Рассела?

Она кивнула, скрывая слезы.

— Он тоже умел слушать. Мика говорил: Рассел слушает не слова, Рассел слушает твою душу. Выслушав, он всегда находил правильные слова, а голос у него был какой мягкий! — Она громко всхлипнула, и я протянула ей свой носовой платок, но — второй раз за день — мой платок не понадобился. У Оливии был свой.

— Хотите послушать?

— Его голос?

— Да.

— Разве он делал записи?

Оливия глянула на меня, как на безнадежную идиотку, выудила из сумки мобильный телефон, понажимала какие-то кнопочки и протянула мне:

— Послушайте! — Глаза ее блестели от слез.

На экране светилась надпись: «Сохраненные сообщения». Я поднесла трубку к уху и услышала приятный, рокочущий, но слегка запинающийся, как у пьяного, голос: «Оливия, родная… Мне нужна твоя помощь… Это все обман, как я сразу не разглядел? Все, что я делал, уничтожено. Самое дорогое обратили против меня. Как же это… Не могу… Пожалуйста, приходи…»

Я застыла на месте. Оливия вынула трубку у меня из рук, снова нажала на кнопку «сохранить сообщение» и собиралась кинуть телефон обратно в сумку, но тут я жадно протянула руку:

— Дайте еще раз послушать!

Все с той же печальной улыбкой Оливия принялась нажимать кнопки.

— Это тот звонок, о котором вы мне рассказывали? В ночь его смерти?

Оливия кивнула, крылья ее носа дрожали, слезы одолевали ее.

— Тогда я слышала его голос в последний раз, вот почему я сохраняю это сообщение. Я еще не готова расстаться.

Я поднесла телефон к уху и прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Отличная связь очевидно, звонок был с городского телефона, с того самого аппарата, который исчез, оставив царапины на столике с медным верхом. На заднем плане слышалась негромкая музыка, опознать ее я не могла. Рассел поставил какие-то записи на стереоустановке? Неужели он слушал «пленки из отеля» или дал их прослушать гостю?

И еще один звук: ритмическое постукивание. Рассел отбивал такт на медном диске стола, пока говорил по телефону? Вряд ли — судя по голосу, он уже не мог так четко держать ритм. Может быть, кроме музыки он включил еще и метроном?

Однако самый важный для моего расследования звук раздался под конец: омерзительный скрежет, точно провели ногтями по школьной доске. Кто-то вырвал у Рассела телефон, протащил его по столу, оставив царапины, которые я заметила во время визита в квартиру. Разговор Рассела с дочерью насильственно прервали.

Убийца вышел из кабинета, оставив Рассела умирать, а когда вернулся и застал его в сознании, увидел, что Рассел пытается позвать на помощь, то вырвал у него телефон и разъединил. На всякий случай — потому ли, что на аппарате остались его отпечатки пальцев, или чтобы лишить Рассела возможности позвонить в «Скорую» — убийца прихватил телефон с собой. Он также забрал пленку из стереоустановки, забрал ту штуку, которая отбивала такт, — что это, я так и не поняла — и ушел. А Рассел умер.

Оливия протянула руку, и я нехотя отдала ей телефон. Пока я держала его в руках, разгадка казалась так близка.

— Ваш отец мог кого-то позвать послушать «пленки из отеля»?

Первым делом Оливия сохранила сообщение, затем ответила на мой вопрос:

— Не знаю. Мне он их, во всяком случае, не ставил. — В голосе ее прозвучала обида. — Но ведь я ничего не смыслю в музыке, не умею восхищаться тем, что так важно для них для всех. С раннего детства я росла в окружении великих музыкантов и певцов, но это не считается. Когда доходит до дела, моего мнения никто не спрашивает. — И она захлопнула телефон-раскладушку с такой яростью, что я испугалась: как бы не сломала. Кинула телефон в сумочку и отвернулась от меня. Все равно я слышала, как она влажно хлюпает носом.