В зале собрались все. Но одна голова возвышалась над остальными — большая темная голова льва с квадратным подбородком, длинным носом и пронзительными глазами, заглядывавшими вам в душу; голова человека в ореоле славы, приковывавшая взгляды всех, где бы ни находилась. Запрокинув голову и рассмеявшись, как он часто делал, отец заразил собравшихся неожиданным, чистым, звонким весельем. Но когда я проскользнула в комнату за Джоном Клементом, он уже не смеялся. Они с госпожой Алисой сидели на стульях с высокими спинками в окружении почитателей с размякшими лицами и сверкающими глазами и боролись с непокорными лютнями (у него не было слуха, но ему всегда хотелось играть дуэтом с женой). Он пытался ловко перебирать струны пальцами, и широкий рот его расплылся в улыбке. Мор знал свой предел и считал лютневый дуэт, как и многое другое, удачной шуткой над человеческим несовершенством.
Отец магически действовал на меня, как, впрочем, и на всех остальных. Обводя взглядом родных и бесстрастного мастера Ганса, я заметила: он привел Растелов, Хейвудов, своего доверенного клерка сутулого Джона Харриса, суетившегося позади толстого шута Генриха Паттинсона, а в темном углу стоял его слуга Джон Вуд. Сейчас он скорее всего сердится на отца из-за грязных старых башмаков, торчащих из-под накидки, и задумывает очередную портняжную обнову, чему Мор всегда сопротивлялся. Вид отца прогнал все мои мятежные мысли. Когда он находился в доме, сумеречная комната заполнялась и освещалась не только свечами, тепло исходило не только от огня, пылающего за каминной решеткой. Как и остальные, я была готова забыть все и просто радоваться его спокойствию и довольству.
Вдруг спина стоявшего передо мной человека дернулась. Я не могла видеть лица Джона, но, заняв внутреннюю оборону, обратила внимание, как отец глянул поверх грифа лютни и заметил бородатое лицо нежданного гостя. Он впился в него глазами. Не убирая руки с лютни, он перехватил взгляд Джона, в знак обычной придворной вежливости наклонил голову и учтиво проговорил:
— Джон.
Улыбка замерла на его губах. Затем он отвел глаза и вернулся к трудной пьесе. Простое приветствие — но Джон вздрогнул, как будто его ударили кнутом. Он неловко переминался с ноги на ногу и оборачивался к двери, явно желая уйти. Когда наконец музыка растворилась в аплодисментах, отец, все еще держа в руках лютню, встал. Я была уверена, что он направится к нам, отошла в сторонку и, украдкой взглянув на Джона, увидела его бледное виноватое лицо. Но отец не покинул почитателей и не подошел к Джону. Он всегда очень тонко чувствовал ситуацию и теперь повернулся к радостному мастеру Гансу и извинился за жалкий музыкальный дивертисмент.
— Уверяю, вас ждет кое-что поинтересней, — добавил он.
Мой дядя, издатель Джон Растел, и его зять Джон Хейвуд заметно вздрогнули, видимо, понимая, о чем он говорит. За несколько минут отец подготовил нас для импровизированное представление и перенес в минувшую беззаботную атмосферу семейных вечеров.
— Давайте сыграем в монахов! — возбужденно воскликнул юный Джон Мор. Игра, придуманная Джоном Хейвудом уже после отъезда Джона Клемента, долгие годы оставалась нашей любимой. Она представляла собой сатиру на странствующих мошенников-монахов, торгующих фальшивыми реликвиями. Молодой Джон помахал бокалом с канарским вином, и его детское лицо, казавшееся теперь таким маленьким по сравнению с вытянувшимся телом, осветила широкая улыбка. — Это можно взять как свадебный кубок Адама и Евы!.. А это, — он поднял шкатулку для безделушек, ему понравилась шутка, — как большой палец Троицы!
Но взрослые Джоны зашикали на него. Пожалуйста, любые выдумки, только, ради Бога, безо всякой религии. Очень быстро все переоделись для «Двенадцати веселых шуток вдовы Юдифи» с согласия госпожи Алисы, как всегда, добродушно согласившейся сыграть главную роль старой развратницы, развлекающейся со слугами.
— Это мне наказание за мою сварливость, — подмигнув, сказала она. — Придется вести себя скромнее. — Затем, еще раз подмигнув и хлопнув по плечу напустившего на себя вид безнадежного подкаблучника отца, добавила: — Это всего лишь шутка, муженек.
И только когда все засуетились, приготовляя сцену, и остальные Джоны отвлеклись, отец наконец подошел к моему Джону, посреди суеты все еще беспокойно переминавшемуся с ноги на ногу.
— Джон. — Отец распахнул объятия и ошеломил собеседника улыбкой. — Какой сюрприз. Добро пожаловать в наш скромный новый дом. — Он обнял своего ошарашенного питомца, затем медленно отстранился, включая в круг своей улыбки и меня, и нежно похлопал его по спине. — Джон Клемент, — отец слегка усмехнулся в мою сторону, — всегда был человеком сюрпризов. С самой первой нашей встречи. Ты ее помнишь, Джон?