Роковой романтизм. Эпоха демонов

Гитлер стоял в своей комнате, пошатываясь и оглядываясь с испуганным видом.

— Это он! Это он! Он явился сюда! — стонал фюрер. Его губы были мертвенно-бледными. Обильно выступил пот. Вдруг он произнес цифры, не имеющие никакого смысла, затем слова, обрывки фраз. Это было ужасно.

Гитлер употреблял странно подобранные термины, совершенно удивительные. Затем он снова замолчал, но губы его двигались. Гитлера растерли, дали ему напиться. Затем он внезапно встрепенулся:

— Там! Там! В углу… Он здесь!

Фюрер бился и рычал. Его принялись успокаивать, говоря, что ничего страшного не происходит, и он понемногу успокоился».

Штрассер отмечал, что «тот, кто слушает Гитлера, вдруг видит появление вождя человеческой славы… Словно свет появляется в темном окне. Господин с комичной кисточкой усов превращается в архангела… Потом архангел улетает, и остается только Гитлер, который садится, обливаясь потом, со стеклянными глазами».

Буше, в свою очередь, сделал следующее наблюдение: «Я заглянул в его глаза, глаза стали медиумическими. Порой он выглядел так, будто что-то вселялось в оратора извне. Он излучал флюид… Потом он вновь становился маленьким, посредственным, даже вульгарным. Он казался усталым, как бы с исчерпанными до конца аккумуляторами».

Если присмотреться к акварелям художника Гитлера, то в глаза сразу бросается их романтическая тематика. Будущий фюрер любил изображать обветшавшие храмы, руины могучих архитектурных сооружений. Когда Гитлер родился, Ницше, великий философ-романтик, которого, по меткому выражению Гёте, демоны явно избрали для того, чтобы подурачить человечество, был еще жив. Правда, он коротал свои дни в психиатрической лечебнице. Акварели Гитлера могли бы иллюстрировать «Роберта Гискара», таинственную так и не написанную трагедию (автор, несмотря на восторженные отклики друзей, сжег ее, демон разрушения, судя по всему, взял верх) немецкого романтика Генриха фон Клейста. Эта историческая драма была посвящена осаде норманнами Константинополя. В ней Клейст поднимал любимую всеми романтиками тему рока. «Гискар» — это трагедия норманнского герцога, стремящегося наперекор пожирающей его войско и не щадящей его самого чуме завоевать Константинополь. Тяжелое душевное заболевание, которым страдал Клейст, бросало его из стороны в сторону, из страны в страну. Оно привело к тому, что Клейст сжег рукопись одной из своих грандиозных драм, о монументальности которой мы можем судить лишь по ее первому акту: автор восстановил его, хотел восстановить всю драму, но потом бросил эту работу. Гений разрушения именно в Генрихе фон Клейсте, как ни в каком другом романтике, найдет свое самое яркое воплощение. Клейст был писателем, которым Томас Манн восхищался всю жизнь. Но именно Томас Манн скажет о национал-социализме в Германии и его глубинной связи с романтиками следующее. По его мнению, немцы всегда превозносили жизненную силу в противовес чистой морали. В своей гордыне они отреклись от европейского гуманизма и демократии. В начале XIX века, когда немецкие поэты, философы и историки восстали против интеллектуализма XVIII столетия, их идеи казались новыми, революционными и величественными. Но в течение ста лет они деградировали вплоть до появления Гитлера, под властью которого, считает Томас Манн, «немецкий романтизм выродился в истерическое варварство, в одурманивающее опьянение, в пароксизм высокомерия и преступления, приведшего к катастрофе, к невиданному доселе физическому и психологическому распаду. Национал-социализм имеет глубокие корни в интеллектуальной и политической жизни Германии. Он есть результат того, что на протяжении ста лет гордо именовали романтизмом». Профессор Вильгельм Рёпке говорит, что в глубинах немецкого романтизма пряталась «неумеренная экстравагантность, необузданное беззаконие и дикость, которые вырывались на поверхность четыре раза на протяжении двух столетий: в „Буре и натиске“ XVIII века, в романтизме начала XIX века, в младогерманском движении и в наивысшем своем проявлении, в национал-социализме, каковой является не только проявлением пруссачества, но и вырождением врожденного романтизма и мистицизма немцев». Профессор Вернер Кольшмидт подтверждает, что Томас Манн более отчетливо, чем кто-либо другой, увидел, что движение немецкого романтизма было «в большой степени ответственно за катастрофу Германии, ставшую и европейской катастрофой».