Роковой романтизм. Эпоха демонов

Поэтому нет ничего удивительного в том, что Адольф Гитлер 30 апреля 1945 года странным образом повторил двойное самоубийство фон Клейста (напомним, что в ноябре 1811 года Клейст близ Потсдама застрелил Маргариту Фогель и застрелился сам). Клейст был одним из самых ярких представителей немецкого романтизма и певцом прусского милитаризма, «патриотом», что их в какой-то степени объединяло с Гитлером. Это совпадение с самоубийством Гитлера и Клейста говорит о самоубийственной эстетике всего немецкого романтизма в целом. Немцы — «народ романтической контрреволюции против философского интеллектуализма и рационализма Просвещения», по мнению Томаса Манна. Гёте когда-то сказал: «Классика — это здоровье, романтизм — это болезнь». Немецкие романтики стремились к бесконечному, к ночи и смерти. Поэт-романтик Август Платен начинает одно из своих самых знаменитых стихотворений такими словами:

Тот, кто однажды видел смерть,
Не может жить: он смерти предан.

По мнению Томаса Манна, немецкий романтизм был всегда преисполнен «какой-то темной яркостью и набожностью, душевной антикварностью, близкой к хтоническим, иррациональным и демоническим силам», способным лишь разрушить окружающий мир.

«Нет сомнений в том, — пишет Г. Крейг, — что он (Гитлер — Е. Ж.) стремился к окончательной гибели. Разве не избрал он тропу войны, отнесясь с высокомерным безразличием к ограниченным ресурсам Германии и к превосходящему потенциалу ее врагов? Разве не закрыл он глаза на возможности мирного удовлетворения своих претензий к Польше в 1939 году, хвастливо заявляя: „В конце концов, я собрал армию для того, чтобы пустить ее в дело“? Разве он не ринулся в схватку с Советским Союзом, раздраженный патовой ситуацией, в которую зашла борьба с Великобританией, а после первых неудач на Восточном фронте разве не расширил он круг своих врагов, целенаправленно и будто стремясь к самоубийству, объявив войну Соединенным Штатам?»

«Если война проиграна, — заявил как-то Гитлер совсем в вагнеровском духе, — погибнет и немецкий народ. Нет необходимости волноваться о том, что потребуется немецкому народу для выживания. С другой стороны, для нас лучше всего уничтожить даже самые элементарные вещи. Ибо наш народ оказался слабее, и будущее принадлежит исключительно более сильному народу». Это добровольное стремление к смерти, нашедшее свое наиболее яркое воплощение в древнегерманском эпосе «Песнь о Нибелунгах», станет ведущей темой всего германского романтизма.

И дело здесь не только в простом совпадении некоторых обстоятельств жизни (ритуальное самоубийство и убийство Клейста и Гитлера). Вопрос стоит в глубоком проникновении романтической идеологии и психологии в саму суть «немецкой души». Как сказала в свое время Жермена де Сталь: «Романтизм — это немецкое недомогание».

Дело в том, что начиная с Шиллера, крестного отца и предтечи немецкого романтизма, романтизм желал сбежать от окружающей пошлости капитализма в «разбойники». Маргинал, разбойник, корсар — вот принципиальные герои романтического творчества. И в своих произведениях, и в нестандартной личной жизни романтики разносили буржуазный мир в пух и прах. Романтическая личность воспринимала жизнь как исполнение роли, как театральное действо на подмостках истории. В XX веке самая суровая критика буржуазного мира прозвучала со стороны новейших националистических движений. Наемные рабочие, солдаты и офицеры Первой мировой войны — четвертое сословие — подхватили знамя, поднятое романтиками. Другое дело, что, победив, они создали такие ужасающие режимы, эти новые бунтари, потомки шиллеровских разбойников, что у всего мира пошел мороз по коже, но это уже другое дело.