Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз

Конкретные истоки операции «Барбаросса» неясны, но тот факт, что идея зародилась в двух или трех местах независимо друг от друга. по-видимому, показывает отсутствие общей установки сверху. Тем не менее известно, что, как только маршал Петэн поставил свою подпись на акте о капитуляции в Компьене, Гальдер приказал начать оперативную разработку войны на востоке^{280}. Сам Гитлер представил подобный план своему Генеральному штабу на чрезвычайном совещании в Берхтесгадене 31 июля 1940 г. Выбор времени для операции представляется проблематичным, так как совпадает с разработкой проектов вторжения в Англию. Но и то и другое переплеталось в сознании Гитлера, подозревавшего, что непреклонность англичан проистекает от их надежд на открытие нового фронта на Балканах в сговоре с русскими. Поначалу Гитлер рассчитывал вбить клин между Англией и Советским Союзом, обнародовав документы Высшего союзного совета, захваченные немцами, в которых раскрывались планы Союзников по бомбардировке Батуми и Баку^{281}. Как только ему сообщили о предложении Криппса Сталину захватить гегемонию на Балканах^{282}, Гитлер тотчас встревожился, как бы русские не «договорились с Болгарией» и не двинулись «по своему старому историческому пути на Византию, Дарданеллы, Константинополь»^{283}. Этот навязчивый страх возрос, когда Черчилль отклонил мирные предложения, сделанные публично в рейхстаге 19 июля^{284}. Несмотря на усилия Сталина преуменьшить значение предложений Криппса, во множестве донесений из различных балканских столиц высказывались предположения, будто на деле Сталин и Криппс достигли взаимопонимания в отношении общей цели — нажать на Турцию, чтобы та изменила режим Проливов^{285}.

Любопытно, что Наполеон, когда в 1811 г. начали распространяться слухи о войне, уверял своего посла в Москве: «Вы совсем как русские: не видите ничего кроме угроз, ничего кроме войны, тогда как это всего лишь передислокация войск, необходимая, чтобы заставить Англию просить мира прежде, чем пройдут шесть месяцев»^{286}. Дневники Геббельса свидетельствуют, что Гитлер использовал те же аргументы в случаях с Францией и Грецией. Несомненно, идейно вдохновляемая война с Советским Союзом всегда манила Гитлера, и вполне возможно, что в начале лета 1940 г. само время повелело ему приступить к разработке такой кампании, однако устная директива в конце июля содержала не более чем наметки, сводящиеся к общему определение целей, а вовсе не конкретный план операции^{287}.

Сложные и в большей степени теоретические, нежели практические, соображения, приведшие к этому решению, явились причиной путаницы в отношении как целей войны, так и направления главного удара. Первоначально не ставилась задача войны в России сама по себе. Это объясняет один из главных просчетов: отсутствие сколько-нибудь ясного политического видения итогов кампании в России и определения статуса Украины, Эстонии, Латвии, Литвы и Белоруссии, когда Советский Союз падет^{288}. По первым наброскам Гитлер планировал лишь быструю ограниченную войну осенью. Нет нужды оспаривать позднейшие воспоминания фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, главнокомандующего вермахта, и его заместителя генерала Альфреда Йодля, что его замысел был вызван ростом интереса Советского Союза к Балканам. Гитлер открыто выражал озабоченность проникновением Советов в Румынию, которое могло привести к захвату нефтяных промыслов. Смещение центра тяжести на юг, где находились также важные советские экономические регионы, добавляло новый фактор и еще больше запутывало план кампании^{289}.

До встречи в Берхтесгадене большинство в Верховном командовании было против войны, следуя традиционному постулату о необходимости избегать войны на два фронта. Перед лицом Гитлера они не стали спорить, убежденные, что, так или иначе, Советский Союз все равно в конце концов будет представлять опасность для германских претензий на гегемонию в Европе. Поэтому решение было вынесено определенно, в широком контексте «нового европейского порядка». На практике оно ни в коем случае не считалось необратимым. Тем не менее, однажды принятое, оно немедленно возымело последствия, политические и военные, приведя вермахт в движение^{290}. Сразу после принятия решения Гитлер приказал к весне 1941 г. увеличить армию до 180 дивизий, невзирая на тяжкие жертвы, которые придется принести экономике^{291}. Йодль и Кейтель, хоть и опьяненные успехами во Франции, не рассчитывали, что 80 — 100 дивизий смогут разгромить русских за 4–6 недель, и они уверили Гитлера в невозможности проведения операции раньше весны 1941 г.^{292}. Эта отсрочка серьезно помешала реализации его первоначальных замыслов.