Роковой сон Спящей красавицы

Ужин, к слову сказать, очень достойный, устраивался в ресторане Pas de deux, что на углу Камергерского и Петровки. Ресторан принадлежал Дроботу, точнее, холдингу, во главе которого он стоял. Возможно, по этой причине Аркадий Борисович несколько подобиделся на вечно ускользающую балерину, ну самую капельку, и решил навести о ней справки.

– Варенка? Ливнева? Нет, что вы, она не замужем! – отвечая на вопрос Дробота, один из театральных любезников, вроде нынешнего Замчинского, как-то сразу засуетился и обрадовался. Он всех всегда знакомил. – Просто это такой человек, «как серна гор, пуглив и дик»! – Ввернув цитату, любезник засмеялся. – Помните, была такая, Галина Сергеевна Уланова? На сцене – само вдохновение, а в жизни – молчунья и скромница. Вот и Ливнева – замкнутая, зажатая недотрога. Не от большого ума, скажу я вам. У балерин – это часто. Знаете, как ее в театре прозвали? Неточка. Ах, Аркадий Борисович, Аркадий Борисович, и зачем вам такое?

«И действительно, зачем?» – задумался Дробот.

В сущности, в его теперешней жизни женщины занимали отнюдь не главное место. Разумеется, в молодости все было иначе – он влюблялся, писал стихи, ревновал, сходил с ума. В институте он женился на однокурснице, которую очень любил, они родили детей и были счастливы. Собственно, он и сейчас был на ней женат, только они давно жили отдельно. Восемь лет назад, перед тем как разъехаться, Дробот купил жене квартиру на Патриарших – она любила этот район, а потом еще две по соседству – сыну и дочери. Разъехались они без ссор и скандалов, жена была умной женщиной, многое знала или догадывалась, понимала и прощала.

Помнится, тогда только спросила его:

– А что, олигархам семья не полагается?

– Я не олигарх! – в который раз возразил ей Дробот. – Ты отлично знаешь, что семья мне нужна. Просто не хочу никого напрягать, так будет лучше…

С тех пор они жили отдельно, каждый – своей жизнью, не напрягая и не мешая друг другу, часто созваниваясь, изредка встречаясь, так как Аркадий Борисович был хронически занят.

Работа, как ненасытный, вечно голодный зверь, пожирала все его время. Дни, недели, месяцы, годы летели без счета, однако не без следа… Результат – вот он! Осязаем, очевиден! Основанный Дроботом холдинг входил в топ-50 крупнейших финансово-промышленных групп.

Да, Аркадий Борисович любил свое дело, гордился им, можно даже сказать, что работа была его страстью. В остальном же он старался избегать страстей, сохраняя во всем разумную сдержанность. Он не был гурманом, всегда умеренно ел, предпочитая простую, здоровую пищу, мало пил, не курил, не баловался травкой, даже на отдыхе. Дробот предпочитал здоровый отдых – яхтенный спорт, водные лыжи, горные. Иногда он тоже ездил в Куршевель, но в отличие от других нигде не засветился. И когда вокруг народ гулял, напивался до бесчувствия, обжирался икрой и плясал на столах с фотомоделями, Аркадий Борисович просто тихо катался на лыжах. Он очень следил за своим здоровьем, каждое утро делал зарядку, контролировал вес и по мере возможности занимался спортом, но, встав на лыжи, перед камерами не позировал, он вообще не любил фотографироваться, и к СМИ он относился строго негативно, поэтому не давал интервью, не выступал по телевидению. Даже дома, давным-давно, когда жена снимала их первое семейное видео, у него не получалось естественно держаться перед камерой, он зажимался, деревенел. В итоге получался какой-то дубовый чурбан, лишенный всякого обаяния. Тогда зачем, спрашивается, все эти съемки? Лучше никак, чем кое-как. Это было одно из его правил, которые он установил и которым старался следовать. Аркадий Борисович старался жить по правилам.

Но иногда даже у него случались минуты сомнения: на то ли он употребляет свои силы, да всю свою жизнь…

К примеру, в последний раз это произошло с ним в Большом театре, в антракте между вторым и третьим актом балета «Ромео и Джульетта», куда Аркадий Борисович заглянул с приятелем. И хотя Джульетту тогда впервые танцевала Варвара Ливнева, Дробот расценил это для себя как простое совпадение. В общем-то, балет ему нравился всегда, еще с детства, от мамы пошло.

Однако на том спектакле на него вдруг что-то накатило. То ли Прокофьев был тому виной, то ли Шекспир с его Монтекки, Капулетти, то ли нежная, хрупкая Варя Ливнева, которая жила и умирала на сцене, как будто на самом деле была Джульеттой, 14-летней горожанкой средневековой Вероны. И тогда в голове Аркадия Борисовича забегали, зароились мысли разные… Вспомнилась горькая усмешка жены перед тем, как разъехаться. А следом выплыло скульптурно-мраморное лицо Ирины с приклеенной к нему любезной улыбкой. Роман с Ириной длился уже третий год и, похоже, изжил себя. Они то расходились, то сходились. В самом деле, «нет повести печальнее на свете», чем выслушивать Иркины сбивчивые оправдания и притворяться, что веришь.

Вера и верность – именно на этом настаивал Дробот, когда Ирка вернулась… Нет, тасовать прежнюю колоду было бессмысленно.