Роковой сон Спящей красавицы

Лестница наконец кончилась. Помещение на втором этаже было более просторным, прибранным и светлым. В большие окна с частыми переплетами смотрели горы, солнце и птицы – по широкому подоконнику, уютно воркуя, прогуливались горлицы. В центре комнаты стояли диван, кресла и сервировочный стол с напитками – вино, виски, коньяк, сок, вода, ведерко со льдом, бокалы… Станислас предложил гостям напитки. Дробот, присев в кресло, попросил минеральной воды, Замчински принял запотевший бокал белого вина. Варвара же, не ответив, сразу устремилась к галерее портретов и фотографий, висевших в простенках между окнами, и с благоговением принялась их разглядывать, по ходу задавая вопросы.

Под фотографиями на витых этажерках красовались фарфоровые фигурки балерин, застывших в разнообразных па. В углу на бархатном подиуме стояла бронзовая скульптура, изображающая танцующую пару.

Оглядывая комнату, Дробот пришел к выводу, что коллекция «уникальных обжектов» оформлена с некоторой нарочитостью и как будто второпях. Это вызвало у него смутно знакомые чувства. Ведь и сам он когда-то начинал бизнес, тоже пытался заработать и устраивал показуху.

Впрочем, сейчас не в нем дело…

Изобразив неопределенный жест, Станислас танцующей походкой переместился к противоположной стене, у которой располагалась большая витрина красного дерева, покрытая плотной тканью.

Хозяин аккуратно сложил ткань и, пригласив Варю подойти ближе, открыл стеклянную крышку витрины, в которой, по всей вероятности, у него хранились особо ценные экспонаты, расставленные в идеальном порядке и снабженные картонными номерками.

– Нумер первый – вечное перо Стравинского, с ним он писал ораторию «Царь Эдип». Под нумером два – сумка с бисером. Очень давно ее носила «Красная Жизель», Ольга Спесивцева, – объяснял хозяин Варваре, поочередно извлекая то один, то другой предмет и делая паузы, чтоб Замчински успевал за ним переводить.

– У нее была в жизни трагедия, голод, побег от большевиков, а любовник-чекист явился за нею в Париж. Пани Барбара знает, что бедняжка лишилась разума? Грустно. А вот этим веером под нумером шесть когда-то махалась Матильда Кшесинская. Она танцевала Китри, Дульсинею. Станислас говорит, что купил его у столетней дамы, та работала в костюмерных Гранд-опера.

Хозяин достал веер и передал его Варваре.

Как только вещица оказалась у нее в руках, Варя словно преобразилась и, стрельнув глазами на стоявшего рядом Замчинского, гордо вскинула голову, приподнялась на пальцах и, легко прокрутив пируэт, встала в «испанскую позу»: одна рука на талии, другая с веером над головой.

– La voilà, Carmen![22] – всплеснул руками хозяин.

Владислав зааплодировал и поднес балерине бокал вина. Дробот, блаженно улыбаясь, отвалился на спинку кресла.

– Пани Барбара, а вы знаете, что это? – спросил Замчински, когда хозяин извлек из витрины миниатюрную коробочку, в которой на синем бархате покоилось нечто золотое.

– Какое-то кольцо… – предположила Варвара.

– Правильно будет назвать перстень, – уточнил Замчински, извлекая его из коробочки. – Видите – большой, на мужскую руку. Впрочем, со временем размер, возможно, меняли. Не так ли? – Он обратился к Станисласу, тот кивнул. – Замечайте эту вставку на ободе.

Перстень передали Варваре. Он был довольно крупным, тяжелым, выполнен из золота светло-желтого оттенка. Гнездо перстня украшал овальный темно-красный сердолик с большой искусно вырезанной камеей.

– Какая-то женская фигура… – разглядывая украшение, неуверенно произнесла Варя.

– Как? Вы не узнали? То есть Терпсихора – муза танца! – воскликнул Владислав и, приняв таинственный вид, задал вопрос: – Возможно, пани Барбара подаст идею, кто был хозяин этой вещи?

– Ох! Как же я могу знать! – Варя была заинтригована. – Вы хотите, чтобы я угадала имя владельца? Может, Дягилев?

– Non. – Станислас отрицательно покачал головой. – Mademoiselle, vous savez lire en français?[23]

– Совсем чуть-чуть.

– Тогда, проше пани, смотрите, читайте, внутри есть подпись… – расплылся в улыбке Замчински.

И действительно, на внутренней части обода, помимо клейма с пробой и клейма ювелира, имелась истертая, плохо различимая буквенная гравировка.

Станислас что-то снова защебетал по-французски и подал Варваре лупу.

Держа перстень и лупу, она обернулась к свету.

– Pe-tits Pas. Пе-ти-па, – медленно прочитала она. – Петипа. То есть как Петипа?! Какой Петипа? Мариус Иванович Петипа?! Это что же, его перстень?! Ах, как же это! Не может быть! – задохнувшись, выпалила она. – Этого не может быть!

Наблюдая за ними, Аркадий Борисович не усидел в кресле и тоже подошел.

– Почему не может, очень может! – подхохатывая, увещевал ее Замчински. – Станислас имеет бумагу от ювелира-эксперта.

– Но это невероятно! – протянула Варя, все еще глядя на надпись и все еще не веря собственным глазам.

– Что есть любопытно, – продолжил Замчински. – Замечайте, узор и надпись на ободе сильно поношены. Из этого вывод, что перстень давно, долго носили на пальце. Может, как талисман!