Роковой сон Спящей красавицы

– Просто взяли, блин, и заменили! Вот суки! Все у них гладко, как будто ничего не произошло! – уставившись в одну точку невидящими глазами, бормотал Байков, сидя в присланной за ним полицейской машине.

Известие о смерти Вари застало его в гостиничном номере, когда он, путаясь в полотенце, выходил из душа. Поначалу Серега принял звонок за идиотский розыгрыш, рявкнул в трубку что-то угрожающее, матерное и нажал отбой. Но ему сразу перезвонили. Оказалось, не розыгрыш, а правда.

– Эх, Варька, Варька! Как же это? Как, как же это случилось… – всю дорогу повторял он, хотя те двое в форме, что заявились к нему в гостиницу, уже не раз объясняли, как и где обнаружили Ливневу.

Потом они еще долго мурыжили его какими-то вопросами. Байков отвечал, но мысли его путались. Он все никак не мог поверить в то, что Вари больше нет: «Блин, она же на три года младше! Ей всего 26. А какая, блин, танцовщица… А что со мной-то теперь будет?»

Байков был ее партнером уже третий год, вместе с Ливневой он танцевал лучшие свои спектакли и концертные партии. И надо честно признаться, при безусловном ее «первенстве». С сентября они начали репетировать новую постановку «Бахчисарайского фонтана». Вместе ездили на гастроли. В конце января в плане стоял Париж. Теперь же получалось, что Серега пролетит над ним тонким, громыхающим листом фанеры. И над Лондоном, кстати, тоже. Теперь все летело в тартарары…

Тем временем «двое из ларца», в ярко-синей, бьющей по глазам форме, все спрашивали его и спрашивали. Про взаимоотношения Ливневой в коллективе, про возможных ее недоброжелателей, про родственников. («Из всех родственников – одна мать, хотя нет, недавно Варя вроде говорила что-то про отца…») Спрашивали они и про ее здоровье, мол, не жаловалась ли она на плохое самочувствие, и про личную жизнь. Правда, в этом вопросе Серега им ничем не помог: в отличие от своих коллег он терпеть не мог сплетни.

Ну а под завязку один из следователей, как бы между прочим, попросил Сергея проехать на опознание, что, мол, надо «соблюсти процедуру».

Байков согласился, но перед выходом выгреб из мини-бара без разбора всю мелкую бутылочную форму и нырнул в туалет. Там все мгновенно и употребил. Для храбрости, потому как после смерти деда до жути боялся покойников.

Алкоголь произвел обратный эффект. «От нервака» Серегу как-то сразу капитально развезло – из глаз и из носа потекли ручьи.

«Ты что, баба, сопли распускать?!» – скомандовал себе Байков и перед самым моргом, собравшись с силами, наконец взял себя в руки.

В кабинете при входе полицейские предъявили ему разложенные на столе, упакованные в полиэтилен вещи, которые он тотчас опознал «как Варины». И новый мобильник, и кошелек, и ключи с брелоком-лебедем, и косметичку, и пропуск в театр – все это она не раз доставала при нем из сумочки. На вопрос, не пропало ли чего, Байков не смог ответить со стопроцентной уверенностью:

– Как будто ничего… Вообще-то Варька не была барахольщицей, много вещей с собой не таскала, – подумав, ответил Сергей и следом за полицейскими вошел уже вполне твердым шагом в дверь с табличкой «Прозекторская-3».

Там на металлическом столе под простыней с кривым синим штампом «ГБСМ СПБ» лежала не Ливнева, а какая-то незнакомая женщина… Вглядываясь в ее застывшее восковое лицо с синими сжатыми губами, Байков неуверенно прошептал:

– Нет, это вроде не она, не Варя… – потом перевел взгляд на выглядывающие из-под простыни ноги покойницы, натруженные ступни с сильно деформированными, мозолистыми пальцами, на одном из которых на веревке болталась пластиковая бирка. – …А может, и она, – выдохнул Сергей и потерял сознание.

21. Казанский след

Дела в Казани продвигались туго, с пробуксовкой, но все же продвигались. Задуманная Дроботом сделка была непростой: рискованные, непрозрачные активы, мутные акционеры. Однако в случае удачи инвестиция обещала очень неплохой результат. Именно поэтому отчет прибывших из Татарстана аудиторов Аркадий Борисович назначил на раннее утро и слушал их с особенно жадным вниманием. Еще бы! На кону была сумма с восемью нулями, с которой Дробот не предполагал расставаться ни при каких обстоятельствах.

И когда, прерывая доклад, в его кабинете возмутительно забренчал внутренний телефон, по щекам президента холдинга волнами заходили такие желваки, что молоденький аудитор тотчас умолк на полуслове.

– Я, кажется, просил меня не беспокоить… – еще не донеся трубку до уха, сухим свистящим голосом произнес Аркадий Борисович.

Но из трубки, по всей видимости, прозвучало что-то совсем из ряда вон выходящее, отчего Дробот, выдохнув невнятное «што-о-у?», вскочил на ноги и часто заморгал. Кровь мгновенно прилила к его лицу, к шее, и он так и застыл – пунцовый, с полуоткрытым ртом.

Предчувствуя неладное, аудиторы вжались в кресла.

Прошла минута, прежде чем старший робко спросил:

– Аркадий Борисович, что-то случилось? Это по Казани?