Роковухи

Наяда уставилась на меня настороженно, удивившись моей непоследовательности. Но тут в гостиную вернулись любимый супруг и соискательница места секретарши. Пока джентльмен наполнял бокалы, дамы чинно расселись по местам: мы с Наядой в глубоких креслах-близнецах, Глэдис — на диване в сторонке. Будь на ее месте кто другой, подобный жест сочли бы дурным тоном, а трясущаяся мисс Шип вызывала лишь сожаление и улыбку. Мне стало не до смеха, когда я вспомнила свое собственное очаровательное поведение. Не тебе рассуждать о правилах приличий, Элли Хаскелл, после вчерашней безобразной сцены на крыльце Мерлин-корта! Как ты встретила бедняжку Глэдис?..

Странное дело — бесцветные глазки за мутными кругляшами очков светились дружелюбием, словно позорный инцидент мне всего лишь пригрезился. С чего бы такое благородство? И сердце радуется, и как-то не по себе… Однако времени на психоанализ не осталось. Пора было хоть что-то сказать, пока наши улыбки не прилипли к губам намертво.

— Как самочувствие, мисс Шип?

— Страшно нервничаю.

— Что вы говорите! — Наяда была сама любезность. — Никогда бы не подумала. Прелестно выглядите, мисс Шип… Очень миленькое платьице.

— Спасибо. — Трепещущая Глэдис натянула на острые коленки подол грязно-серого мешка, уродливее которого мне еще встречать не приходилось, и робко вскинула глазки на Лайонела. — Нет, благодарю, дорогой мистер Шельмус. Крепкие напитки, как вы знаете, плохо действуют на мой чувствительный организм.

— Страдаете несварением? — поинтересовалась Наяда.

— Нет, запорами.

— Какая неприятность! — сорвалось с моего языка прежде, чем до сознания дошел смысл ответа. Чета Шельмус благопристойно смолчала.

Лайонел подал мне рюмку с коралловой жидкостью, протянул такую же супруге, опустил поднос на стеклянный столик и устроился на диване рядышком с экс-органисткой. Замужней женщине не пристало заглядываться на других мужчин, но, ей-богу, отвести глаза от Лайонела было выше моих сил. Таких красивых мужчин и на экране-то не часто увидишь, а уж в жизни… Давно перешагнув полувековой рубеж, он все еще входил в силу. Расцветал, если этот термин применим к сильному полу. Суровые темные брови в сочетании с гривой серебристых волос выдавали натуру столь же страстную, сколь и властную.

Стоп, Элли! Не распускай слюни. Промокнув губы тончайшей салфеточкой, я обвела взглядом собутыльников и одну воздержавшуюся. Откроет кто-нибудь из них рот наконец или нет?

— Ну что же! — Наяда сияла, как витрина ювелирного магазина. — По такому случаю не грех и тост провозгласить!

Лайонел подался вперед, сцепив длинные пальцы.

— Я никак не ожидал, киска, что ты воспримешь все так легко… по-дружески. Мы с Глэдис были готовы к скандалу.

— Да-да, — пискнула серая мышка, заливаясь желтоватым румянцем. — Мы так переживали! А мне нельзя волноваться. Нервозность в моем… состоянии смерти подобна.

— И нечего было нервничать, цыпленочек, — пропела Наяда. — Для меня желание мужа — закон.

— Ах, как вы добры! Я столько лет искала своего единственного, своего суженого, и теперь, когда мы наконец встретились, никак не могла решиться объявить о помолвке… без вашего на то благословения, дорогая миссис Шельмус. Верно, Лайонел? Верно, сокровище мое?

— Ты как всегда права, шиповничек мой.

Глава восьмая

Наяда уронила бокал. Я была близка к трансу. А Лайонел тем временем поднес руку мисс Шип к губам. Красавец адвокат и перезрелая девица утонули в белоснежных подушках дивана и в глазах друг друга. Торжественное и трогательное мгновение, достойное места на первой странице семейного альбома.

Отвергнутая половина вонзила алые ноготки в ручки кресла, медленно поднялась. На застывшем лице жили одни лишь громадные голубые глаза. Резким жестом откинув золотистую голову, Наяда неожиданно заливисто расхохоталась.

— Это шутка! Запоздавшая первоапрельская шутка, не так ли? Лео, котик, здорово же ты меня провел! А я, дурочка легковерная, попалась, как карась на удочку! В чем дело, Элли? — Она набросилась на меня, видно спутав с телохранителем, который в минуту смертельной опасности не заслонил ее грудью. — Ты не на похоронах родной бабушки. Говорю же, это шутка.

— Нет, моя радость. — Полные скорби глаза Лайонела были красноречивее глубокого, отшлифованного баритона. — Твоя боль разрывает мне сердце, но я должен признаться… Вот уж два месяца… ты считала, что я задерживаюсь в офисе… Нет, дорогая… Я проводил все вечера с Глэдис. Никогда не думал, что на свете бывает такая любовь… такая всепоглощающая страсть…

— Бог мой! — Лицо Наяды исказилось от ярости. — Вообразить невозможно, я гордилась этим… этим тараканом в штанах, а он устраивал секс-бега с платяной вошью!

Широченные плечи мистера Шельмуса виновато поникли.

— Мы не хотели огорчить Наяду, правда, драгоценная моя?

Мисс Шип взяла его ладонь и прижала к воображаемой груди.

— Нет, любимый! Никогда!