Роковые иллюзии

Явное восхищение Филби Орловым дает основание предполагать, что он начал видеть в нем некое воплощение тех отцовских качеств, которых ему не хватало в его настоящем отце, Сент-Джоне Филби, очень часто отсутствовавшем главе семейства, который был слишком скор на критику и слишком медлителен, когда требовалось приободрить сына. Как показывает оценка, сделанная Дейчем, у Кима развился острый комплекс неполноценности, внешне проявлявшийся в нервном заикании и склонности к излишней неуверенности в себе. Но Филби научился обращать дефект речи в свою пользу, когда обнаружил, что это придавало ему подкупающую видимость уязвимости и застенчивости, за которыми, учитывая также его располагающую манеру держаться, можно было скрыть подлинные чувства. Тот факт, что Орлов проявил симпатию к молодому англичанину, укрепил приверженность Филби делу революции. В случае Филби такой гуманный подход оправдал себя, и весьма символично, что Орлов решил подчеркнуть этот аспект своей работы в «Пособии».

«В отличие от западных спецслужб, советская разведка относится к своим источникам с искренней заботливостью. Такая забота об агенте зиждется скорее на собственных интересах, чем на соображениях морали или гуманности», — писал Орлов, добавляя, что это необходимо для обеспечения их лояльности. По словам Орлова, НКВД в отношении агентов «никогда не нарушает своего обещания не разглашать сведений ни об их личности, ни о работе на Советский Союз и всегда спешит на помощь, если они попадают в беду». Он подчеркивал, что такое внимательное отношение объясняется тем, что советская разведка уже давно «пришла к выводу, что такая политика в отношении информаторов идет на пользу делу и способствует успеху»[293].

Теперь, когда карьера Орлова тщательно подтверждена документами, его можно рассматривать как значительно более важную фигуру в истории разведки XX столетия, чем до сих пор предполагалось. Орлов заслуживает в ней должного места за одну лишь его роль в вербовке первоначальных членов кембриджской агентурной сети и за то, как потом он хранил этот секрет в течение долгих лет американской ссылки. Он сам намекал на это в своем «Пособии», которое теперь можно рассматривать как некое тайное назидание и завещание мастера.

«Вербовка новых информаторов в тайные агентурные сети является самым рискованным и трудным из всех видов деятельности, — писал Орлов в своей книге. — С самого первого шага разведчик оказывается в невыгодном положении, поскольку, предлагая какому-то человеку стать агентом и работать на СССР, он раскрывает свою собственную роль еще до того, как этот человек даст ответ». Именно по этой причине Московский центр настаивал на том, чтобы его резиденты и их заместители подвергали кандидатов на вербовку вроде Филби процессу из двух стадий, включающему целый ряд строгих проверок, позволяющих установить, «кто эти люди, откуда они и что они собой представляют; каковы их взгляды и убеждения, их частная жизнь и устремления, их моральные устои и слабости, а прежде всего — их потенциальная ценность как источников информации»[294].

По словам Орлова, кандидаты на вербовку изъявляют готовность стать агентами по целому ряду причин, включая идейные соображения, деньги, карьеру и другие мотивы, связанные с личной выгодой, соблазны романтики, жажду приключений, необходимость скрыть преступление, гомосексуальные отклонения и другие пороки. По наблюдениям Орлова, «с точки зрения чисто человеческих побудительных мотивов существует большое разнообразие причин, расчетов и эмоций, заставляющих людей заняться шпионажем». В противоположность общепринятому мнению он, однако, категорически утверждает, что шантаж не является удовлетворительным орудием вербовки, поскольку вызывает озлобление и может, подобно бумерангу, обратиться против самого вербовщика, поскольку его судьба всегда находится в руках агента. Орлов говорил, что сам он научился «быть откровенным с каждым из них» и что это было наилучшим способом добиться от источника «сотрудничества и преданности».

«Труд опытного создателя агентурной сети, который отбирает и завлекает людей в полную риска работу разведки и руководит ими в нескончаемой битве умов, — размышлял Орлов, — весьма сходен с творческим трудом романиста, с одним существенным отличием: романист излагает на бумаге эмоции и действия воображаемых персонажей, тогда как создатель шпионской сети вдохновляет и направляет чувства и действия реальных людей». Для романиста неубедительный замысел романа чреват лишь плохими рецензиями, тогда как, «если создатель разведопераций допустит в ней нелогичные или неправдоподобные комбинации, его план потерпит крах, а ее участники вскоре окажутся за решеткой»[295].