Роксана. Детство (СИ)

— Ну и что изменилось в вашей жизни после этого письма? — все так же мягко продолжила задавать вопросы моя опекунша. Страшных слов «смерть» и «похоронка» она избегала, чтобы не затронуть свежую рану.

Нет, ты посмотри на неё! Ну прям психолог доморощенный. Мозгоправ уездный. Сама-то едва умом не тронулась, а туда же… Но да Господь с ней. Правильные вопросы задаёт, на нужные мысли настраивает.

— Мужа теперь нет… — нижняя губа Марфы задрожала, но женщина сдержалась.

— А он разве был? Вы семь лет без него жили. Или такая любовь сильная была? — голос бабули мягкий, как мех на её шубке, а вопросы жёсткими стали.

— Кака така любовь? — вскинула омытые слезами очи на Глафиру Марфа, а я чуть с лавки под стол не свалилась, услышав знакомую фразу. — Нас оженили потому как я сиротой осталась, и он тоже. Только у меня хозяйство справное от родителей осталось, а его дядька со двора погнал. Пришёл как-то староста к вечеру, Ваню за рукав тянет, как телка, право слово. Вот, говорит, девка, мужа тебе привёл. Завтра рид приедет, окрутит, а сегодня уж так живите. Дозволяю. И ушёл. А мы дети-детьми. Мужу пятнадцать всего, а мне и того меньше — тринадцать. Правда, Ванечка мне сразу сказал: "Ты, — говорит, — Марфа, не бойся. Я тебя трогать не буду — мала дюже. Мне есть с кем миловаться, а ты расти". Так и жили, пока мне семнадцать не стукнуло, да и то… Бабы-соседки шептаться стали: чегой-то я не понесу никак? А как понести, если муж дома пару раз в неделю ночует, да и то спим поврозь. Ну, я его, Ванечку, и спросила. А он так посмотрел на меня удивлённо, плечами пожал — ну, если хочешь, говорит… А потом оказалось, что он к старостихе молодой, к Дуське, ходил всё это время. Они сызмальства женихом да невестой прозывались. Их даже замужество Дуськино не остановило. Она мужа сон-травой напоит, а Ванечка шасть к ней… Двое деток родили. Как росинки на одной травинке с Тимкой схожи. Потому-то его в солдаты и забрили, чтобы из деревни выслать, — и вновь взгляд как у Богородицы иконописной. — Это любовь?

Бли-и-и-ин! Даже и не знаю, смеяться или плакать. А чего ж она сейчас рыдала-то? Плясать надо, что свободу получила. Ой, дуры бабы!!! Дуры!

Вырасту — ни в жисть такой не стану.

— Даже не знаю, как теперь предлагать тебе место… — показательно загрустила вдруг Глафира.

Марфа, не до конца пришедшая в себя, удивилась:

— Почему, барыня?

— Ты же теперь свободная, обеспеченная женщина, — чуть ли не по слогам ответила ей моя опекунша. — Зачем мы тебе…

Ну прелесть тётка! Вот может же быть умной. Я голову ломаю, как бы намекнуть вдове, что печалиться не о чем, а она быстро сообразила.

Марфа с недоумением посмотрела на нас. Мы в унисон кивнули.

— Как это? — всё ещё не понимала вдова.

— Вот ты говорила, что муж твой покойный высылал тебе зубр раз в два месяца. Так? — женщина кивнула. — А теперь ты содержание будешь получать, как вдова солдата. Два зубра в месяц за себя и зубр за сына. Итого три зубра каждый месяц. — Марфа прикрыла ладошками рот, а Глафира продолжила: — Раньше ты ничего самостоятельно не могла в своей жизни поменять. На любое твоё мало-мальски серьёзное действие необходимо было письменное согласие мужа. Теперь же ты можешь покупать, продавать, переезжать, не спрашивая ни у кого на то позволения. До той поры, пока снова замуж не выйдешь…

Глафира говорила с уверенностью человека, знакомого с вопросом не понаслышке. Похоже, до вдовства она тоже под плотной опекой мужа жила. Ничего себе у них тут законы. Домострой в действии.

Кажется, до Марфы дошло окончательно, что положение её изменилось не в худшую сторону. Она задумчиво развязала торбу, доставшуюся ей в наследство от мужа, и высыпала на стол её содержимое. Два почти одинаковых платка, три свистульки и две пачки писем, перевязанных шпагатом. Одна толще другой раза в четыре.

— Вот это мои… — вдова накрыла тоненькую стопку загорелой ладонью.

Конверты в ней были аккуратные, видно, что их редко брали в руки и уж тем более перечитывали. Зато вторая связка была как популярная книга из муниципальной библиотеки — затёртая, засаленная, в непонятных пятнах. Рыдал он над ними, что ли? Даже спрашивать не надо, кто писал Ивану эти письма.

Бразильский сериал, а не сельская жизнь в уездной глубинке! Наверное, не понять мне, зачем люди так свою судьбу нагибают. Если староста знал, что парень с его женой путается, отчего не прогнал неверную? Или парня сослал бы куда Макар телят не гонял. Нет же… нашёл выход из положения — женил! Кого и когда это действо останавливало? Ладно бы новобрачная была командно-волевого характера да приструнила мужа, а то девчушка сопливая, долго ещё не понимавшая, зачем ей этот жилец в избе.

Марфа расправила один из платков, положила в него Дуськины письма, две свистульки и связала углы в узелок.

— Отдам при случае. Тоже, наверное, горевать станет, — спокойно, без эмоционального надрыва, объяснила вдова. — Одному Кузьмичу радость будет.