Роксана. Детство

А Кузьмич — это, похоже, больше всех потерпевшая сторона, то есть староста. Чудны дела твои, Господи! — хмыкнула я, стараясь сохранить самое невинное выражение лица. Рановато мне ещё в чужие семейные разборки встревать.

— Пойду я, барыня, — поднялась Марфа, аккуратно сложив в торбу платок, свистульку, узелок для Дуськи и казённое письмо. — Я бельё ваше чистое принесла. Всё выстирала, высушила, прогладила. Носите на здоровье. И не стесняйся, барыня, отдавать мне. Сама ж, небось, не настираешься. И как, не знаешь, и силы нет, и руки до крови сотрёшь. А я привычная. — Повязала платок, запахнула зипун, но остановилась у порога: — Спаси вас бог, Глафира Ляксандровна, что не дали загоревать душою. Растолковали и пояснили, как оно теперича. А в помощницы я к вам пойду. Хорошие вы люди. Не обессудьте, сегодня я ещё поплачу немного, а завтра, как с хозяйством управлюсь, так и приду.

Глава 12

В избе повисла тишина. После такого непривычного многолюдья даже в ушах зазвенело.

Глафира помыла посуду после урядника, поставила на очаг чугунок, в котором мы заваривали травяной сбор, заглянула в котелок с похлёбкой и задала классический вопрос всех бабушек:

— Детка, кушать хочешь?

Поели. Теперь можно и поспать… Поспали. Теперь можно и поесть… Именно эти слова старой жабы из старого мультика я вспомнила, когда пробудилась от послеобеденного сна.

— Ксаночка, лапушка моя, хочешь покушать? Я оладьиков по твоему рецепту напекла. Вот, Марфу с Тимофеем угощаю.

Сон мигом слетел. Я так долго спала или у наших приятелей что-то случилось?

Но вопрос этот я задала после того, как справила нужду, отправив Тимку на пару минут на улицу проведать Дружка (хочу нормальный туалет, а не ведро с крышкой!), а бабушка переплела мне косу. Умывшись, я подсела к столу.

— А ничего, барышня, не случилось. Я ж как подумала: приду домой, соседки сбегутся, причитать начнут, я и разревусь заново. Ан нет… Пока шла, всё думала — о чём же мне плакать? О том, что тепло сердечное он другой носил? О том, что творя паскудство своё, лишил сына заботы отцовской, а меня мужской силы в хозяйстве? Так не о чем тогда горевать. Пошла к дому старосты, покликала Дуську, посочувствовала горю её и отдала узелок. Всё, барыни мои, закончилось моё мужество. Теперича я свободная вдова. А Тимку сама поднять смогу. До десяти лет вырастила — и дальше подниму.

Мне показалось, что Марфа слегка навеселе, и я вопросительно посмотрела на Глафиру. Та, поняв мой вопрос, сделала успокаивающий жест — словно воздух рукой погладила: ничего, ей, Марфе нашей, это сейчас не во вред. И чайку успокаивающего долила.

Тимофей сидел насупившись, шумно хлюпал чаем, чавкал оладьем, политым мёдом, и неодобрительно поглядывал на мать. Ему не нравилось её разговорчивость и смысл речей не нравился. Надо парнишку отвлечь:

— Ти-и-им, а ты грамоте обучен? — спросила я.

От моего вопроса мальчишка подавился, закашлялся, на глазах слёзы выступили от напряжения. Чего это он так?

— Обучен, — отдышавшись, ответил приятель. — В прошлом годе, когда у нас учитель в селе был, всю зиму учился.

— А что потом с учителем стало? — не отставала я, потому что мне правда было интересно, а ещё мысль одна в голову пришла.

— Так сбёг он. Молоденький совсем был. Городской. Наши девки к нему, как репьи к собачьему хвосту, липли. А парни, наоборот, убить грозились. Вот и сбёг от доли такой. То ли женят силком на той, что побойчее, то ли челюсть набок свернут, — объяснила Марфа с улыбкой. Похоже, вспомнила нечто забавное, что при детях рассказывать невместно. — И больше никого не шлют к нам.

Резюме было печальным. Детей в селе, как я поняла, много, а учить грамоте, хотя бы на уровне начальной школы, некому. Вот бы Глафиру пристроить. И людям польза, и ей хорошо. Она же без дела от мыслей своих умом тронется. Как бы ни были хороши травки у Параскевы, но постоянно их пить нельзя.

Надо взять на заметку. А ещё узнать, с кем поговорить на эту тему. Вряд ли урядник или староста уполномочены такой вопрос решать. Да и времени займёт немало. Согласование, выделение средств, разрешения и прочие, прочие, прочие канцелярско-бюрократические заморочки. Хорошо, что эта мысль мне сейчас в голову пришла. Господь даст…

Упс! Пора привыкать иначе создателя называть. Триединый даст, как раз к началу нового учебного года и сложится занятость моей бабушки.

— О чём задумалась, Роксаночка? — погладила меня по голове Глафира, присев рядом.

— Думаю, чем нам Дружка вечером покормить? — хлопая ресничками, чистейшим детским взглядом посмотрела я на опекуншу. Не рассказывать же ей при посторонних, что озадачилась я системой народного образования и её же, Глафиры, трудоустройством.

— Так я уже приготовила ему. Похлебки остатки смешала с кашей, утром приготовленной. Вот и будет твоему псу кормёжка, — успокоила меня Глафира.

— Добрая она у вас, барыня, — сказала Марфа, глядя на меня слегка затуманенным взглядом. — Обо всех думает, обо всём беспокоится. Словно не барышня юная, а старушка вековая. И разу-у-умная прям страсть какая!