Рокси

Теперь все негативное внимание снова обращено на Айви. Мать заводит филиппику о нарушенных обещаниях и паттернах плохого поведения и нудит, пока не выдыхается, после чего только укоризненно качает головой, типа «Ты нас опять разочаровала, и знаешь что? Мы даже не удивлены». Вот это Айви ненавистно больше всего.

— Айви, ума не приложу, что нам с тобой делать, — молвит мать.

— А зачем вам что-то со мной делать? Неужели нельзя хотя бы раз оставить меня в покое?

Они не могут оставить ее в покое, и Айви это знает. В конце концов, это их обязанность.

И тут отец бросает бомбу:

— Мы записали тебя на прием к доктору Торресу.

— Нет! — вопит Айви. — Я не ребенок! Не пойду к малышачьему мозгоправу!

Уж лучше она сама выберет себе унижение, чем проглотит его от предков. У этого доктора Торреса на стене в кабинете нарисован Винни-Пух в аптекарском халате!

— Хорошо, пойдешь к другому, но обязательно пойдешь. Все это «самолечение» до добра не доведет.

«Самолечение» — так в народе называют выпивку и наркотики. Лечение — это у доктора, а «самолечение» — это когда ты сам себе «помогаешь». Ну да, Айви выпивает с друзьями, и что? Айви отвратительна идея отправиться на прием к какому-нибудь одетому в вязаный жилет «профессионалу» с цыплячьей шеей и дипломом в дешевой рамке на стене. Но что, если это единственный способ избежать более радикальных мер? Она знает одного парня, который знает парня, которого вытащили посреди ночи из дому и отвезли в исправительную колонию для трудных подростков. Неужели ее родители отважатся на такое? На данном этапе своей жизни Айви затрудняется ответить на этот вопрос.

Айзек под шумок сбежал со сцены. Айви слышит, как он возится на кухне, пытаясь набрать в пакет льда, но встроенный в их холодильник автомат с садистским удовольствием швыряет кубики куда угодно, только не туда, куда надо. Айви заходит в кухню и видит, как Айзек, кряхтя от боли, сидит на полу и пытается подобрать кубики. Она помогает ему наполнить льдом пластиковый пакетик.

— Лучше бы колотый, — говорит она. — Или пакет с мороженым горохом.

— Колотый вообще всю кухню засыпал бы, а горох — это еда. Ты же знаешь, в последнее время мама экономит на всем, ей не нравится выбрасывать испорченное.

— Ага, — соглашается Айви. — Особенно когда это испорченное — я.

Она надеется, что Айзек улыбнется, но нет. Может, потому, что ему слишком больно.

— До завтра все устаканится, — говорит он. — Им просто надо выпустить пар.

Может, и так. Но Айви не уверена, что что-то устаканится для нее. И дело тут не только в похмелье.

3 Р ОКСИ теряет КОНТ роль И Н е сдерживается [2]

РОКСИ

Я сейчас в самом расцвете сил, и все это знают. Я повелительница мира. Ему ничего не остается, как отдаться на милость моего тяготения.

Когда я появляюсь на Празднике, все головы поворачиваются ко мне — или хотят повернуться и с трудом пытаются справиться с этим желанием. Сначала на меня обрушивается музыка — громкая и грубая. Она бьет не только в уши, она проникает тебе в кровь. Свет стробоскопов гипнотически вспыхивает, биение такта заглушает твой внутренний ритм, подменяет его собой, принуждая двигаться вместе с ним. Мы пейсмейкеры, водители ритма, и как раз сейчас ритм задаю я. Какое прекрасное время, чтобы быть мной!

У двери меня встречает Ал, держа по бокалу шампанского в каждой руке. Так повелось — он всегда первым встречает гостей и никогда не пропускает новоприбывших. Он гораздо старше нас и дольше всех на Празднике, но на вид он вечно молод.

— О, Рокси, ты сегодня очень хороша!

— Намекаешь, что вчера я была не хороша?

Он испускает смешок:

— Дорогая, ты с каждым днем все неотразимее.

Ал косноязычен. Но он отточил это косноязычие так, что оно превратилось у него в обаятельную манеру речи. Гласные и согласные переливаются друг в друга, слова текут, будто водопад. Он протягивает мне бокал, и я его беру. Здешний эквивалент рукопожатия.

— А где же твоя пара?

— Я сегодня сама по себе, Ал.

— Сама по себе? — переспрашивает он, как будто я говорю на другом языке. — Какая досада! Что же мне делать со вторым бокалом шампанского?

— Уверена, ты найдешь, куда его пристроить, — улыбаюсь я.

— Конечно, конечно. — Он наклоняется ближе и переходит на шепот: — Может, ты украдешь пару у кого-нибудь? — Он окидывает взглядом толпу гуляк и останавливается на Аддисоне[3]. Тот одет шикарно, словно сын владельца престижного яхтклуба. Но всем известно, что так он пытается компенсировать свое вечное пребывание на периферии. Адди присутствует на Празднике, но он не часть Праздника.

— Аддисона сегодня прямо распирает от гордости, — шепчет Ал. — Он удерживает свою подружку дольше обычного. Вот и укради ее, пока никто другой не успел.

— Ал, тебя, как всегда, тянет на скандалы!

Он приподнимает бровь.

— Люблю, понимаешь, когда дело принимает драматический оборот.