Рокси

Время при ломке течет по-другому. Айзек знал, что так будет, но истинные масштабы не мог и вообразить. Часы тянутся не как дни — они ощущаются как совершенно иная мера времени. Оно течет в разных направлениях, будто листок, плывущий вниз по реке и увлекаемый течениями и водоворотами. Бывают моменты, когда юноша вырывается из своего сумеречного сна, и тогда ему мерещится — вернее, он уверен, — что время сделало петлю. Он осознает, что к нему заходила мама, но не тогда, когда это случается, а позже. Она забрала ведро и вернула чистое. Поменяла полотенце. Он помнит давление в ухе. Сколько раз мама померила ему температуру? Она не позвонила в национальную гвардию и не сунула его в ванну с холодной водой, значит, температура не подскочила до запредельных высот, просто держится на одном уровне. Не сболтнул ли он лишнего в бреду? Чего-то такого, что встревожило бы ее еще больше?

Айзек слышит, как отец говорит матери:

— Ты слишком остро реагируешь! — Должно быть, они спорили, решая, что предпринять.

В окно проникает дневной свет. Сейчас утро? А тот разговор — он когда был? Накануне вечером? Десять минут назад? Или ему еще предстоит произойти через десять минут? Ох уж эти ленивые, бездушные завихрения времени! И сквозь все это — вопящая, жгучая ЖАЖДА. Эта пустота в животе, в голове, в сердце… Она растет и убывает, но убывает недостаточно, а когда растет, то с каждым разом поднимается все выше и дальше.

— Айзек!

Он открывает глаза и видит… Вот уж кого он никак не ожидал увидеть в своей комнате. Его лучший друг Рики.

— Привет, бро, — говорит тот с натянутой улыбкой, — я слышал, ты приболел.

Судя по углу, под которым сквозь жалюзи на окне проходит свет, сейчас ранее утро. Родители еще не ушли. Должно быть, это они открыли Рики дверь.

— Да вот… — выдавливает Айзек. Голос у него сиплый, но удивительно, что он у него вообще есть. — Не подходи, старик. Не дай бог заразишься.

Но Рики в его предупреждениях не нуждается. Он закрывает дверь и подходит ближе к больному другу. Выдвигает из-за стола Айзека стул и садится.

Рики всегда хвалился своей превосходной иммунной системой. Айзек с друзьями находили это бесконечно забавным, потому что, когда они были детьми, Рики, кажется, переболел всеми видами простуд и гриппов. «Так и укрепляется иммунная система, — уверял Рики. — Болеешь в детстве всем подряд, и тогда в тебе просыпаются сверхсилы».

Но здесь, в этой комнате, заразой и не пахнет. Тут другое.

— Ты в последнее время был сам не свой.

Рики не мигая смотрит в глаза другу. Айзек пытается придумать оправдания, но разум его слишком замутнен, чтобы выдать правдоподобную ложь.

Рики знает. Ему никто не говорил, он просто знает.

— Родичи со стороны моего отца… они того… словом, с ними не все в порядке. Ну да ты ведь в курсе, верно? — говорит Рики, тщательно подбирая слова. — Мама всегда заставляла нас держаться от них подальше. Потому что, когда я был мелким, то видел кое-что, чего лучше не видеть. Поэтому я точно знаю, что с тобой сейчас происходит.

Страх молнией пронзает Айзека, включая режим «драться или бежать», но у него нет сил ни на то, ни на другое. И внезапно он чувствует себя маленьким-маленьким. Ему так стыдно, что он не может посмотреть Рики в глаза, боясь найти в них осуждение и разочарование.

Но друг не осуждает его. Наоборот, Рики доброжелателен, смотрит с состраданием.

— Вот, — говорит он, протягивая Айзеку черный пластиковый пакетик.

Айзек заглядывает внутрь и обнаруживает… конфеты. Шоколадки, леденцы — чего тут только нет!

Рики запускает руку в пакетик и вынимает оттуда «сникерс». Дрожащие пальцы Айзека не могут справиться с оберткой, и Рики помогает другу, все время стараясь скрыть, насколько он встревожен, но ему это плохо удается.

— Я знаю, это твои любимые, — говорит он, чуть запинаясь.

Айзек в три укуса уничтожает батончик, внезапно обнаружив, что страшно голоден. Затем достает из пакета красную лакричную пастилку.

Рики тоже достает лакричку, но не ест, а лишь смотрит на нее.

— Помнишь, когда мы ходили в кино, вы с Айви постоянно ссорились из-за этих лакричек? А если родители покупали нам черные вместо красных, мы швырялись ими в зрителей на передних рядах.

Рики вытаскивает несколько тягучих желейных червяков.

— Помнишь, в начальной школе мисс Абогадо давала их тому, кто побеждал в викторине? И они всегда доставались тебе.

Айзек улыбается вымученной улыбкой:

— Пока сласти в качестве поощрения не были запрещены. — Он перекусывает одного червя напополам. Жевать вязкую тварь больно, но, кажется, это хорошая боль. — Да и не такие уж они вкусные.

— Ты всегда говорил, что у них вкус победы. И всегда делился со мной, потому что я их никогда не получал.

— Да уж, меритократия — мерзкая штука.

— Считай, что это услуга за услугу, — говорит Рики. И внезапно до Айзека доходит, что друг выбрал сласти не как попало и даже не потому, что они его любимые. С каждой из них связано определенное воспоминание. Рики все продумал, все учел, ничто не оставил на волю случая. Это подарок с глубоким значением.