Роксолана

– Ты, – ответил он так тихо, что она решила, что ошиблась.

– Ты издал такой указ?

– Первый закон для правителя: не издавать ненужных указов, ибо это мешает трудиться честным людям.

– А второй?

– Второй – тот, о котором мне не раз напоминал отец мой Селим – да будет Аллах милостив к его душе! Он говорил так: «Чтобы завладеть державой, понадобится сотня умных людей, готовых по приказу одного на любые усилия и жертвы. А чтобы править державой, хватит и пяти таких». Есть ли у тебя, о Хуррем, пятеро доверенных людей? Я спрашиваю об этом потому, что Стамбул – голова всем городам моим, а ты станешь фактическим комендантом Стамбула.

Она слегка задумалась и ответила:

– А если бы таких людей не было, что нужно сделать, чтобы найти их и удержать при себе?

– Это хороший вопрос, о Хуррем! Но ни один человек не способен найти таких людей, ибо их находит и посылает для добрых дел только всемогущий Аллах. А они, по воле его, притягиваются к доброму властителю, как притягиваются железные опилки к магнитному камню, который нам недавно показывал один венецианский искусник.

– А как же их распознать?

– Узнают их не сразу – по трудолюбию и правдивости. Эти две приметы – как два глаза у человека. Один может существовать без другого и даже приносить пользу. Но помощник во власти без одного из этих качеств – калека.

– А как же удержать их при себе?

– Мой покойный отец Селим – да будет Аллах милостив к душе его, – так наставлял меня, о Хуррем, опираясь на свой огромный опыт: «Первая примета властителя – он никогда не позволит себе насмешки или издевки над верным слугой!» Да, долго приходится ждать, чтобы убедиться, кто верен тебе, а кто нет, но если убедился – не насмехайся над тем, кто рядом с тобой. Лучше убить, чем выказать презрение. Ибо издевка – это яд, поражающий сердца обоих – и того, над кем издеваются, и того, кто издевается. А отравленные люди ни работать, ни властвовать не могут.

– Я никогда не позволяла себе глумиться над своими слугами.

– Знаю, о Хуррем, потому что внимательно слежу за тобой с тех пор, как ты впервые подняла на меня свой робкий взгляд. И потому, собственно, говорю тебе, что ты отныне будешь истинным комендантом Стамбула без всяких моих указов.

– У меня перед тобой один только грех: я приказала убить без допроса и следствия великого визиря Ахмеда-пашу.

Слезы выступили у нее на глазах.

– Да, о Хуррем. Но грех этот не передо мной, а перед всеведущим Аллахом. Даже последний негодяй должен иметь возможность оправдаться, пусть это ему и не поможет. И если бы ты, о Хуррем, столкнулась с восстанием всего Стамбула и всех городов моих, которые требовали бы смерти одного-единственного никчемного нищего, и не уступила бы этим домогательствам, не убедившись, виновен он или нет, и была бы вынуждена бежать, и я нашел бы тебя одну в пустыне после утраты всей державы, – то я сказал бы тебе: «Ты была хорошим комендантом Стамбула!» Ибо властитель, о Хуррем, всего лишь исполняет священную волю Аллаха и отстаивает справедливость его в меру слабых сил своих. Потому так высок престол властителя. И потому так далеко простирается рука его. Но эта рука слабеет и оскудевает без справедливости.

Тут Сулейман Великолепный глубоко всмотрелся в синие очи Эль Хуррем и произнес:

– Аллах всемогущ! Он царствует над всеми землями и водами, над звездами и воздухом. И без воли его не вырастет и не упадет ни мошка, ни человек, ни птица из гнезда. Он тяжко карает за все, что творит человек вопреки его святой воле, которая так же укоренена в совести людской, как дерево в земле, как власть державы в народе. А помыслов и дел Господних никогда не уразумеет человек. Тот же, кто в гордыне своей думает, что разумеет, подобен слепцу, который, ощупав хвост моего коня, утверждал бы, что ему доподлинно известны его стать, порода и масть.

Так сказал жене величайший султан Османов.

А тем временем мимо медленно катившейся кареты текли стройные ряды мусульманской пехоты. С молитвой на устах они обгоняли экипаж Сулеймана, прозванного не только Великолепным, но и Справедливым, и шаги неисчислимых воинов звучали, как монотонный осенний дождь.

Молодая султанша Эль Хуррем склонила голову, словно под тяжестью слов мужа. Все в них было истинным и неподдельным, как чистое золото. И она была готова всю жизнь во всем следовать им – за исключением одного-единственного… Перед глазами у нее по-прежнему стоял первенец султана от другой жены, преграждая ее собственному сыну путь к престолу великих султанов.

Вздохнув, она спросила:

– А каков же третий закон властителя по мысли твоего мудрого отца – да будет Аллах милостив к его душе?