Роксолана

Не знала, откуда явилась эта смелая мысль. Но чувствовала, как кто-то неведомый с непонятной пока целью стремится опутать ее и что впереди – ожесточенная борьба между нею и кем-то другим, сильным, но до времени скрытым во тьме. И в то же время что-то глумливо-насмешливое вынырнуло из глубин ее души, и она проговорила:

– А я знаю один грех, который не смеет простить даже церковь Божья!

– Нет, дитя мое! Церковь имеет власть прощать все грехи.

– А простил бы ты, отче, в родном краю, где враги истребляют православный люд, измену церкви нашей, так тяжко гонимой? Если Матерь Божия Вратарница с Иверской иконы на Святом Афоне не прощает измены одному человеку, то как же могла бы она простить измену праху целого поколения и церкви Сына своего?..

Бывший монах побледнел. Удар пришелся прямо в цель. Это и было единственное слабое место в его душе, и именно его обнаружила невинная душа девушки. Попытался было сказать, что церковь прощает все, если видит раскаяние и искреннюю скорбь грешника. Но так и не смог отворить уста – продолжал молча сидеть.

Молчание прервала Настуся:

– Я сама поеду поклониться Божьей Матери на Святом Афоне!..

Он даже не стал пытаться объяснять, что это невозможно, ибо прапрадед нынешнего султана Мехмет в ответ на просьбу святоафонской братии дал свое согласие не допускать женщин на Афон. С тех пор воля султана не нарушалась и запрет продолжал действовать так же, как и раньше – со времен императора Константина.

Внезапно бывший монах подумал: а не поколебалась ли душа этой молодой девушки? Зачем ей понадобилось паломничество к всепрощающей Матери Божией Вратарнице?

Впрочем, решил, что для первого раза достаточно сказано и сделано. И без того рана в его искалеченной душе болезненно ныла. Но, очевидно, сам того не осознавая, он каким-то образом ранил и душу этого ребенка, хоть и не догадывался, чем и как. Странная вещь – душа человеческая: таинственна она, как лесная чащоба, бездна морская и беспредельная небесная высь. Ибо непостижимый Творец этих чудес дал душе человеческой свободу выбирать между добром и злом, верностью и вероломством. И тем самым сделал эту душу подобной себе.

А тем временем в душе Настуси разрасталось, как цветущий куст, искреннее желание отправиться на богомолье на Святой Афон. Пасть перед Иверской иконой, исповедоваться во всех своих искушениях и просить совета. Кого же еще она могла просить об этом во дворце, где на стенах черных ворот Баб-и-Хумаюн висели на крюках окровавленные человеческие головы…

Глава Х В парке Илдыз-Киоск

Удивительна связь мужчины с женщиной, а имя ей тайна. Глубину этой тайны познала лишь церковь. Оттого и не открывает ее, и называет таинством

1

Молодой Сулейман еще раз попытался освободить свои чувства и мысли от чар белолицей невольницы. Наведался в другое крыло гарема и посетил свою первую жену. И успокоился.

Но едва явился Мухиэддин с отчетом о порученном деле, как султан снова взволновался. Каков результат? Что утешительного скажет старый друг?..

Мухиэддин подробно доложил обо всем, что узнал от бывшего монаха.

Любопытство султана росло с каждой минутой. Наконец он спросил у старого мударриса, какого он обо всем этом мнения.

– Пока никакого, – задумчиво отвечал старик. – Это удивительная девушка.

– А что нам делать, если она и в самом деле решит отправиться на Афон?

– Полагаю, что если прежние властители противились странным причудам своих женщин и исполняли повеления отцов, то и султан Сулейман найдет в себе силы для этого. И еще я посоветовал бы выслушать, что скажет муфтий Кемаль-паша.

Султан, однако, не был так уверен в своей твердости, хотя и представить не мог, каким образом можно было бы изменить волю отца. И эта неуверенность его так раздражала, что он тут же приказал передать молодой Эль Хуррем, что он намерен ее посетить. При этом решил, что будет вести себя холодно, сдержанно и ни в коем случае не уступать ее афонской прихоти.

Уже в коридорах, по которым шел султан к покоям Хуррем, он заметил: служанки и евнухи смотрят на него совсем не так, как прежде, – с напряженным вниманием и необычайным любопытством. Их любопытство было так велико, что некоторые даже отваживались не склоняться так низко, как полагалось, лишь бы получше рассмотреть владыку. Это его злило. Между тем, любопытство челяди передалось и ему.

Евнухи, стоявшие на страже у покоев Эль Хуррем, распахнули перед ним двери так, как если бы первым лицом тут был не он, а та бледная невольница, к которой он направлялся!.. При этой мысли султан усмехнулся так, как, должно быть, усмехается лев, проходя мимо мышиной норки.

В покои он вступил дерзкой юношеской поступью.

И молча остановился почти у самых дверей ярко освещенной комнаты Эль Хуррем.