Роксолана

Стояло душное утро, когда Сулейман в сопровождении всего двора подъехал к ипподрому. В его северной части, близ Мехтерхане, где расположился оркестр, возвышался величественный трон под золотым балдахином на восьми лазуритовых столпах, сплошь покрытый драгоценными тканями. Вокруг были установлены пестрые шатры. Когда процессия достигла Арсланхане[119], навстречу султану в знак великого почтения вышли пешком два визиря – Аяз-паша и Касим-паша, а на середине ипподрома владыку приветствовал великий визирь Ахмед-паша, окруженный высшими чинами Дивана. Все так же, пешим порядком и под оглушительный гром оркестра, они сопровождали султана, ехавшего верхом, до самого трона.

Сулейман взошел на престол, а светская и духовная знать столпилась вокруг него с дарами, ловя для поцелуя руки властителя.

На следующий день были допущены к султану посольства курдских эмиров и иноземных держав. Великолепнее прочих выглядело посольство Венеции, возглавляемое сыном великого дожа Луиджи Гритти.

Это посольство просило у султана позволения быть принятым также и матерью новорожденного наследника и получило на то милостивое дозволение.

Велико же было удивление султанши Эль Хуррем, когда среди пышно разодетых венецианских вельмож, выстроившихся рядами в приемной ее покоев, она заметила своего учителя из невольничьей школы. На мгновение она застыла от удивления, но, собрав всю силу, не дала воли смущению. Тем более что как раз в это мгновение именитые вельможи и сенаторы, словно по команде, почтительно склонили головы и оставались в таком положении, пока она не пересекла великолепно убранный зал и не уселась в высокое резное кресло, так густо усыпанное жемчугом, что дерева под ним почти не было видно.

Уже садясь, заметила, как Риччи подал едва заметный знак молодому сыну дожа, и тот, выступив вперед, обратился к ней с речью. Это позволило ей понять, что юный Гритти – всего лишь формальный глава посольства, а в действительности им руководит опытный Риччи. Ее старый знакомый заметно состарился за это время, а лицо его осунулось еще более, чем прежде.

Церемония обмена приветствиями длилась недолго. Султанша поблагодарила венецианцев за визит и добрые пожелания и вверила их опеке Аллаха на пути домой. Это упоминание имени Всевышнего вызвало нескрываемое удовольствие и улыбки на лицах присутствовавших на аудиенции турецких улемов.

Когда она уже вставала с кресла в знак окончания аудиенции, Гритти взял из рук ее бывшего наставника небольшую шкатулку, обитую белым как снег сафьяном, с золотым замочком, перевязанную зелеными ленточками, и вручил ей лично, добавив, что прочие скромные дары венецианского сената она найдет в своих покоях.

Ей стало до того любопытно – что же может находиться в этой шкатулке? – что она не стала терять время на беседу. Лишь улыбкой и кивком поблагодарила юного Луиджи и поспешно покинула зал.

Оказавшись в своих покоях, она облегченно перевела дух и сразу же открыла шкатулку. Там лежали бриллиантовое ожерелье и перстень с бирюзой. Однако, вертя подношение в руках, она вскоре поняла, что у шкатулки двойное дно, а выдвинув его, обнаружила внутри миниатюрную книжечку в переплете, оправленном золотом и эмалью.

Вынула ее оттуда и открыла.

Это было Евангелие. Точно такое же, какое она видела у отца, но в миниатюрном формате. Она, пожалуй, меньше удивилась бы, получив такой подарок от мусульманина Абдуллы, чем от Риччи, который без конца насмехался над церковью и верой.

«Что бы это могло означать?» – спросила она себя. Может, Риччи, вразумленный Святым Духом, изменился? Она ни секунды не сомневалась в том, что именно он посоветовал сыну дожа преподнести ей этот дар.

Если бы Риччи не преподнес ей «особый» подарок, она могла бы, хоть и через того же Абдуллу, пригласить его к себе для беседы, сославшись на то, что он – ее бывший учитель. Теперь же это было невозможно, так как немедленно вызвало бы подозрения.

Показала мужу этот странный дар, но сама больше в него не заглядывала, потому что уже в первое мгновение крохотная книжечка не пришлась ей по руке и вдобавок тяготила сердце.

Величие и ценность даров, поднесенных счастливой матери принца, превзошли все, что когда-либо было видано в Стамбуле во время таких и подобных им торжеств. Индийские шали и муслины, венецианские атласы, египетские дамасты, нежные, как пух, греческие ткани, серебряные мисы с золотыми монетами, золотые посудины с драгоценными камнями, лазуритовые и хрустальные чаши, полные самых дорогих пряностей: киннамона, мускатных орехов и мускатного цвета с райских островов Банда, индийские благовония, китайские фарфоровые вазы с чаем, великолепные крымские меха, – все это несли нарядные греческие мальчики, дарованные султанше во владение вместе с их ношей. Вслед за ними эфиопские невольники и египетские мамелюки вели великолепных кобыл арабской породы и горячих туркменских жеребцов.