Роксолана: королева Востока

— Ты все свое, отец игумен, — заметил о. Лука. — А я тебе не раз говорил и теперь скажу, что оно и так, и не так. Где взять эти книги? И на что купить? А? На что? Да к тому же женатому священнику и при такой дороговизне как сейчас! Церковные земли заграбастали старосты и ксендзы. Татарские набеги вздохнуть не дают. И никто из-за них не беспокоится. В этом году не было их еще, но слухи уже идут. Крестьяне разорены и нищают все больше и больше. Мещане тоже — шляхта берет торговлю в свои руки, хоть и кричит, что «не благородное это дело». А наших священников тут, то там даже на панщину гонят! И как им до книг дотянуться?

Настало неловкое молчание. Отец Иоанн, что должен был ехать в Каменец, забеспокоился, услышав про опасность. Но подумал, что его брат, знай он больше об этом, сообщил бы ему перед отъездом.

А о. Лука перевел дух и продолжил:

— Вот возьмем, к примеру, меня! Говорят, что я выдаю дочь за богача. Но не могу же я ее отдать голой. Сколько стоит мне эта свадьба? Локоть атласа — 20 грошей, а фаландаш — 35. И во что ее одевать? На какие средства?

Снова помолчал и продолжил, ибо от своего брата и от своего приятеля игумена ничего никогда не скрывал:

— Сколько же стоит свадьба! Даже плохая щука стоит 2 гроша, карп — еще больше, гарнец вина — 40 грошей, фунт шафрана — 70, голова сахара — 150, а кусок перца — 300! А где байберк, а брокатовые кафтаны, а киндяк, а чинкаторы? Ведь мы с женой должны завтра хоть как-то выглядеть на людях. А у вас, отче игумен, только ряса, вот вы об этом и не беспокоитесь!

— Что-то ты как лавочник заговорил, — заметил брат. — Неужели так быстро на тебя подействовала новая родня?

— Извините, — сказал о. Лука. — Но если бы вам жена только и говорила бы целый месяц про то, как ей нужны адамашки и фаландаши, то и у вас бы так на душе накипело, что пришлось перед кем-то высказаться!

— Вот и благодари Бога, что только одну дочь имеешь, да и той лишишься завтра, — сказал брат.

— Как же! Благодарю, — ответил о. Лука.

— Но чего же ты так рвался спровадить ее замуж за такого жалкого жениха? Чтобы беду накликала, как отец кличет?

На это игумен ответил:

— Ну, не обессудьте, но я вам правду скажу! Не будь у нас семей и тревог из-за свадьбы и приданого, фаландаша, байберка и всей этой мирской суеты, — то и борьбу с латинством мы выдержали бы! А земли наша церковь еще от князей и народа столько получила, что ее нам хватит даже через сотню лет, сколько бы ни отбирали. Не в том дело! У нас для борьбы с латинством нет оружия, которое у него есть. Как есть, правду говорю, но вы ее видеть не хотите!

Тут игумен обратился к хозяину дома и с сожалением сказал:

— Да ниспошлет Бог счастье чаду твоему на пути его. Но не является ли монашество для нее более богоугодным делом? Ох и пригодилась бы она нашей опальной церкви! Ведь у нее хороший ум. А вы даете ее тому, кто вам противен! Мало у нас монахинь из священнических и панских родов. А у ляхов даже для магнатов великая честь, если из их рода некая панночка идет в монастырь. Вот чем они нас побивают! И народ их почитает их костел, ибо видит это почтение в верхах. А мы к мирским наслаждениям как мухи к патоке липнем! Вот такая же доля нас в этих наслаждениях и ждет. Горечью оборачивается мирское наслаждение. Трухлявеет наша сила, и народ наш чахнет, а спасения не видно!

Ситуация сложилась очень неловкая. Но игумен не обращал на это ни малейшего внимания и продолжал дальше:

— Жертвовал народ церкви нашей, и так было, есть и будет! Однако редко так случается, что выпадает кому-то править тем добром, что народ дал! И народ это видит — еще не совсем ослеп. И не только наш народ, но и соседи это видят. Вот и берут что хотят. А как не брать? Сваливать всю вину на врагов — глупая песенка. Правда ведь в том, что и они бы примкнули к нашей церкви, если бы мы сами иначе заботились о ней. Вот она — правда! И не миновать нам божьей кары за то, что правду скрываем! Никто не минует этой кары. Придет, ибо мы не сегодня ее звать стали!

Брат о. Луки уже было открыл рот, чтобы ответить. Но тут перед воротами заскрипели возы Дропана, и свадебная компания начала выскакивать из них и направилась в сад.

* * *

Деревья в саду словно занялись огнем, будто красный пожар охватил сад и церковь св. Духа, которая и поныне стоит на том самом месте, и приходской дом при ней, и тихую ленту Липы, и большой пруд, и поля золотой зрелой пшеницы, что улыбались небу синими васильками и будто ждали серпа. Все присутствующие тревожно посмотрели на небо, опасаясь заката. Но он уже горел на Востоке.

В кровавом блеске умирающего дня приближался Стефан Дропан со своим счастьем в душе. Он живо искал глазами свою Настю. Нашел ее в саду, в компании с двумя подругами, очень заинтересованную какой-то беседой.

— О чем вы толкуете? — спросил он весело, подбегая к своей суженой.

— Не скажем! — ответила за нее ее подруга Ирина.

— Не можем сказать, — поправила ее Настя.

— Завтра узнаете! — добавила другая девушка.

— Да скажите, скажите, — просил мягким голосом Стефан.

Девушки поддались на просьбу.