Она это словно слышала это. И как-то внимательно оглядывала свою скромную девичью комнату, одинокое окно которой выходило на луг над Липой. Оглядела снова свой свадебный наряд и свои вещи, что должна была взять во Львов. Некоторые отложила, чтобы забрать их уже в следующий приезд в Рогатин. Среди них были и две повести, которые она перечитала самое меньшее раз двадцать: «Повесть о Китоврасе» и «Повесть дивная о царе Соломоне».
Легла поздно, да и то лишь подремала. И снилось ей, что кто-то поет урывками свадебные песни:
Хотя Настя была удачливой, этот переломный момент в ее жизни настроил ее на такой серьезный лад, что встала она как в тумане. Какая-то непонятная дрожь от роскоши и страха, чудной боязни перед чем-то неведомым наполняла все ее естество. Движение свадебных гостей еще больше ее беспокоило.
Успокоилась она перед самым выходом из дома к церкви, когда уже полностью была одета к венчанию.
Венчать молодых должен был о. Иоанн, настин дядя из Львова.
Было уже за полдень, когда все вышли из дома и направились к церкви Св. Духа.
В ту минуту, когда Настя с дружками первой встала на деревянные сходни церкви, случилось что-то страшное. Сначала никто из участников свадьбы не понимал, в чем дело.
Они только услышали крики.
Все забеспокоились и заметались. И начали инстинктивно искать место для укрытия. Потом кто-то закричал:
— Татары идут!
— Алла-ху! — прозвучали дикие крики уже на улице и по сторонам от нее.
Свадьба вмиг разлетелась в страшном беспорядке. Каждый бежал куда мог. Кто в сад, кто за дома, кто в запруды реки Липы, что была неподалеку.
Настенька отпрянула от дружек и схватилась за своего суженого. Мгновение оба стояли перед будто бы осветившейся церковью словно задеревеневшие. Они пустились, было бежать внутрь, как бы под защиту святого Духа.
А потом побежали в сад.
Но улица была уже заполнена татарскими наездниками. Они с диким криком неслись вперед. Густые гривы их некрасивых коней, «бакематов», свисали до земли. Множество свадебных гостей уже попалось им в арканы. На краю сада тоже виднелись татары, что преследовали людей поодиночке, то верхом, то пешком. Рев скотины раздавался по всем окрестностям. Тут и там полыхал пожар. Это горели ограбленные татарами дома в предместьях Рогатина.
Город еще не был захвачен. Там готовились к обороне. Слышались трубы и колокольный звон, словно начался пожар.
Настю охватил ужас и она, обомлев, в своем белом платье и с венком на голове упала на пыльной дороге. А Стефан лег рядом с ней…
И свет померк для обоих.
II. Ой битым шляхом килыимским, ой диким полем ордынским…
Настя почувствовала, как ее окатили студеной водой. Проснулась и открыла глаза.
В первые секунды она не понимала совсем, где она и что с ней происходит. Над ней склонились две фигуры с черными раскосыми глазами, мелкими усами и выступающими скулами, в острых шапках, с луками за плечами, в черных кожухах, вывернутых шерстью наружу. Какой-то удивительный, всеохватывающий страх и неприязнь разлились во всем ее теле, затуманили взгляд, сдавили горло, утяжелили дыхание.
Первой ее мыслью была мысль о том, что она — татарская пленница и что эти полудикие фигуры темными желтоватыми лицами могут с ней сделать что угодно.
Она отвела от них взгляд. Теперь увидела, что лежала на какой-то леваде, недалеко от леса. А около нее лежало или дремало в отупении множество молодых женщин и девушек. Среди них она узнала несколько знакомых мещанок. Своей подруги Ирины из Рогатина она не видела. Неподалеку лежали и сидели мужчины, связанные прочными веревками и ремнями. Сразу она увидела своего Стефана. Он всматривался в толпу пленниц. Она чувствовала, что он ищет ее взглядом.
В то же время она думала о судьбе своего отца, своей матери и своих подруг со всей свадьбой… Впечатление было такое, что она разбилась как стекло. Исчезла как сон.
Рогатина тоже не было видно. И он исчез как сон. Что будет с ней?
Эта мысль разгорелась в ее головке как пожар, что обрушивается на крыши домов с первыми лучами нового дня.
Татары ходили между пленными, хозяйничали, тут и там нанося удары батогами. Стоны и крики наполняли воздух. Настю успокаивало то, что немногие из ее друзей и подруг подверглись этому несчастью.
Вечерело. Ночь затягивалась нежной дымкой таинственной грусти. В корягах неподалеку засияли мягким сиянием свято-ивановские светлячки. Они свободно летали и светились. А где-то далеко полыхал пожар.