Роксолана: Королева Востока

– В старинных книгах пишут, что были могущественные султанши, что после жестоких боев брали верх над султанами. Но ты, о Хюррем, хотела бы, чтобы я сдался без боя!..

– Без боя победа невозможна, – ответила она.

С минуту он смотрел в ее молодое умное лицо и потом сказал:

– Ты права. Не выиграла ли ты уже?..

Она не ответила.

Он подошел к окну и схватил ртом воздух несколько раз, будто раненый.

Женским инстинктом она угадала, что весьма глубоко внутрь загнала ему сладкую, но острую стрелу первого впечатления, симпатии и любви. И почувствовала она, что сейчас увидит попытку вырвать эту стрелу из сердца.

Молодой Сулейман задумчиво смотрел в ясную ночь. Наконец он встал рядом с ней и спросил:

– А можно ли любить больше одного раза за всю жизнь?

– Я молода и не разбираюсь в этом, – ответила она. – Но я слышала, как об этом пели сербские невольники, работающие в твоем парке.

– Как же они пели?

– Пели они так:

Первая любовь – чаша ароматного цвета,

Вторая любовь – чаша красного вина,

Третья любовь – чаша черного яда…

Сказав это нараспев, она как умела перевела сербскую песню на турецкий язык. И сразу добавила:

– Но я думаю, что и первя, и вторая любовь может стать ядом, если не благословит их Бог всемогущий.

Сулейман в душе признал, что она глубоко права, ибо разочаровался он в своей первой любви.

Он стоял как вкопанный, будучи уверенным, что она думает, будто он пережил уже и третью любовь… Но он не хотел, чтобы она уверилась в этом и через секунду добавил отчасти для себя, отчасти для нее:

– Первую чашу я уже выпил. Теперь, возможно, начинаю пить вторую, хотя вино запрещено Пророком. Я уже чувствую опьянение от него. Только бы не испить мне третьей чаши…

Он пытливо всматривался в ее глаза и был гораздо прекраснее, чем раньше, когда она только увидела его, идущего к ее госпоже. Теперь казалось ей, что уже долго она знает его. Молча слушала она стук собственного сердца.

Минуту спустя Сулейман сказал:

– Ты за все время задала один вопрос, я же – множество. Спроси меня еще о чем-нибудь… – и рассмеялся. Ему было очень любопытно, что ей интересно.

Настя посмотрела на него внимательно, не издевается ли он. Осознав, что нет, она спросила очень чинно:

– Почему твои глаза покраснели?

Такого вопроса нельзя было ожидать от невольницы, с которой говоришь впервые. Ведь он привык слышать его лишь от одной женщины – своей матери, когда утомленный приходил с советов Высокой Порты, или с длинной конной прогулки в ветреную пору, или когда слишком долго читал книги, или отчеты наместников и дефтердаров.

Он ответил с удовольствием:

– Сильный конь должен и выносить больше… – Неожиданно он схватил ее за плечи и начал целовать со всем жаром молодости. Она противилась, чувствуя преграды между ними, прежде всего – разницу в вере. Из-за нее она ощущала себя невольницей, несмотря на горячие поцелуи падишаха. Из-за крестика матери, что чувствовала она на груди, сопротивлялась первому взрыву страсти молодого мужчины. В пылу борьбы с ней молодой Сулейман увидел этот крест и, вопреки обычаю, молча снял с себя султанскую печатку, что носил еще его прадед Магомет у минуты, когда въезжал в завоеванный Царьград.

На нем была чудесная синяя бирюза, что хранит от бешенства, сумасшествия и яда, что дарует красоту и разум, долгие годы жизни и темнеет, когда хозяин заболевает. Положив печатку на шелковую подушечку, он всмотрелся в бархатные большие и утомленные глаза рабыни. Но она не сняла маленький крестик, хотя и понимала его, хоти он ей действительно нравился. Это и придавало ей ценность в глазах великого султана…

Борьба с молодым, сильным мужчиной утомила ее.

Чтобы передохнуть, она сказала, хватая воздух ртом:

– Будь учтивым, задам тебе еще один вопрос!

– Задавай! – ответил Сулейман, также глубоко дыша.

– Как можешь ты изменять своей любимой жене, так ухаживая за мной после первой же встречи?

– Какой любимой жене?

– Говорил мне набожный учитель Абдулла, что твоя любимая жена зовется Мисафир. Говорил, взошла она в сердце десятого султана, как ясная заря и сотворила много доброго во всех землях халифа… Я сама видела в священном караване твое прекрасное дитя, видно, от от этой жены.

Она повторяла слова учителя без всякого умысла, с глубокой верой в то, что у султана уже есть любимая жена по имени Мисафир. Слова учителя про сотворенное этой женой зло она пропустила, дабы не оскорбить падишаха.

Молодой Сулейман начал слушать с большим вниманием. Его привлекло не только содержание ее слов, но и свободная манера говорить, первый же аккорд, первые слова. Хотя люди таковы, что останься из них лишь трое, кто-то один среди них непременно стал бы главным, в каждом без исключения будет сидеть естественное желание равенства или хотя бы его иллюзии. Оно есть и у царей, и у нищих, и у великанов, и у детей, ибо это проявление вечной истины про равенство всех перед Богом.

Султан ни в ком не встречал равного себе, разве что в матери, поэтому с превеликим удовольствием он услышал от служанки: