Роксолана: Королева Востока

Она баюкала его, пеленала в белые муслины, укладывала спать, смотрела в глазки, целовала его маленькие ручки. Но она задумывала страшное дело над золотой колыбелью своего сына, а в прекрасных покоях, мраморных палатах, в царском саду, над прекрасным морем, над Золотым Рогом, что весь кипел жизнью и сиял под синим небом в блеске солнца, будто витала улыбка ребенка.

Бог дал человеку свободную волю, выбор между добром и злом. И тот, кто сразу не воспротивится злу, будет поглощен им, как дом пожаром. Тогда неудержимо созревают плоды людской мысли, как зреет буря в грозовой туче.

* * *

На следующий после утопления в Босфоре Хассана день встретились Мухиддин Сирек и Кемаль Пашазаде при входе в Айя Софию – крупнейшую мечеть Царьграда.

Первым говорил Мухиддин Сирек:

– Правда ли, друг мой, что ты был с Пашкепризаде у султана Сулеймана – пусть живет он вечно! – и что вы открыли ему тайну его прапрабабки, жены султана Эртогрула?

– Это правда, друг. Я был у султана – пусть он живет вечно – вместе с Пашкепризаде, но насчет тайны его прабабки все обстояло иначе – сначала Пашкепризаде открыл ее мне, а затем уже я поведал ее султану.

– Да благословится имя Аллаха! Надеюсь, все это смятение остановится на смерти Ахмед-баши и одного евнуха!..

– Может, и закончится.

Так рассуждали улемы Мухиддин Сирек и Кемаль Пашазаде. И оба ошибались.

Вскоре, в один прекрасный вечер, до стана вельможей, дворцовой стражи и большой казармы донеслась странная весть о том, что кем-то подогретая толпа народа осаждает резиденцию казненного Ахмед-баши и будто бы уже проломлена ограда.

Туда мгновенно отправились отряды янычар и сипахов. Но хоть и шли они быстро, остановить взятие и разграбление резиденции остановить не удалось. Начальник янычар, приказавший солдатам оттеснить толпу, упал, тяжело раненный камнем, а отряды лишь стояли и слушали крики толпы о том, что нужно уничтожить гнездо и род того, кто хотел украсть сына падишаха.

На глазах войска резиденция была разгромлена, все ее здания разрушены, а все его жены и дети были выволочены за волосы и никто не знал, что с ними случилось.

В тот день султана не было в Царьграде. По приезде он вызвал к себе Кассима – коменданта Стамбула, друга детства, которому доверял и к которому был очень привязан.

– Что произошло во время моего отъезда? – спросил он.

– Уничтожена резиденция Ахмед-баши. Его дети и жены изранены.

– Кто это сделал.

– Возмущенная толпа.

– Возмущенная кем?

– Государь, – откровенно ответил комендант Стамбула, – все следы указывают на то, что источник возмущения может находиться только во дворце.

– Ты допускаешь, что кто-то из из близких мне людей мог сознательно пойти на подобное зло?

– Я не допускаю этого. Мои лучшие сыщики не обнаружили ничего, что прямо указывало бы на это.

– Может, они просто боялись доложить об этом?

– Я хорошо их знаю и думаю, что они бы все рассказали.

Султан задумался. Он долго думал, а его товарищ с детских лет сидел возле него молча. Наконец Кассим добавил:

– Думаю, это самопроизвольный взрыв давнего недовольства народа Ахмед-баши, которым некие темные силы лишь воспользовались.

– И как бы ты посоветовал уладить это дело?

– Оно само уладится. Я долго советовался с моими старейшими людьми. Все считают, что нужно просто посоветовать семье Ахмед-баши выехать из Стамбула, а народу сказать, что в случае повторения беспорядков они будут без жалости подавлены с ведома падишаха.

– И больше ты ничего не предпримешь?

– Довольно я уже предпринимал. Кроме лишнего шума, мы уже ничего не сможем устроить.

– Пусть будет так, – сказал султан. – Но при повторении беспорядков их действительно нужно будет подавить решительно и безжалостно.

Вскоре вся семья Ахмед-баши оставила Царьград, и все затихло над Золотым Рогом. Султан ни слова не сказал любимой жене про это неприятное происшествие. Но она в действительности не была повинна в нем – толпа лишь почуяла злое намерение, зревшее в ней, как вода чувствует склон, по которому следует течь.

* * *

Через несколько дней после нападения на дом Ахмедбаши первая жена падишаха, мать его первенца Мустафы, просила аудиенции у мужа. Падишах не мог отказаться.

Она пришла с маленьким сыном, вся в черном, с тщательно скрытым вуалью лицом. Когда она открыла лицо, то было видно, что оно прекрасно, но бледно и измучено тоской. С плачем она упала к ногам мужа и сказала:

– Прости, что просила о встрече. Но этой ночью у мне приснился страшный сон, будто кто-то опутал шнуром нашего сына (она указала на шею) вокруг шеи и… – плач не дал ей закончить.

Султан нахмурился и тихо ответил:

– Но как же я могу уберечь тебя от кошмаров?

– Позволь мне с сыном оставить столицу и поселиться у моей родни. У меня тяжкое предчувствие.

– С сыном? Но это невозможно! Он как мой наследник должен воспитываться тут, при дворе.

– Наследник? Еще неизвестно, согласится ли на наследование им власти та, от чьей воли зависит все во дворце, начиная от падишаха до коней в стойлах!..

– Женщина! – крикнул Сулейман.