Роксолана: Королева Востока

– Да сели, друг на друга посмотрели и старший из них и говорит: «Мы к вам, – говорит, – пани, по одному делу…» За деньгами, думаю, пришли, и говорю: «По какому, скажите, пожалуйста!» А он так говорит: «Вы уже, может быть слышали, что дочь ваша живет в Турции и стала знатной госпожой?» – «Слышала, – говорю, – всякое люди болтают, одному Богу известно где она и что с ней, и есть ли она еще на этом свете». А у самой слезы ручьем текут.

– А они что?

– А один говорит: «Наши жидовские купцы из Львова там были, вашу дочь видели своими глазами, и ехала она из дворца в золотой карете, запряженной шестеркой белых лошадей!» А я разрыдалась!

– И что же дальше, мамочка?

– Уже и жиды присмеяться приходят, думаю… А я им и говорю: «И не стыдно вам, людям пожилым, уважаемым, смеяться над старой бедной вдовой, что и так от горя не знает, куда податься?» – И что они?

– И вот один из них говорит: «Ну, ну, полноте, – говорит, – мудрено же вы рассуждаете, – говорит, – думаете, у нас другой заботы нет, кроме как из самого Перемышля ехать сюда, только чтобы над вами посмеяться?.. Хорош интерес, нечего и говорить». Тогда я опомнилась и сказала: «Вы не удивляйтесь, люди, что я такое говорю, извините. Но мне уже столько досаждает этим всякий народ, что я и сама порой не знаю, что несу». А они отвечают: «Мы на этом ничего не потеряли, не за что вам извиняться. И не обидели вы нас. Вы только выслушайте нас до конца, нам за это ничего не нужно». – «Да если бы и нужно было, как бы вы это получили? У меня же ничего нет». – Знаем. Откуда у вдовы честного священника имущество? Да еще и если он болел. Мы все знаем, нам люди все рассказали».

Полегчало мне от того, что не просят денег, и спросила: «А говорили ваши знакомые купцы с моей дочкой?» А они говорят: «Вы думаете, к ней так легко подобраться, как к вам? Только калитку в изгороди открыл, пса не увидел, на кухню заглянул и спросил, нет ли ее дома? Ну, ну. Когда бы так было, то уже половина наших знакомых жидов из Львова, Рогатина, Перемышля и Самбора не только говорили бы с вашей дочерью, но и не одно выгодное дело провернули бы там. Но там вместо изгороди высокие стены, а вместо калитки – железные ворота, а вместо пса – войско, и с места оно не сдвинется. Некуда зайти, некого спросить, дома ли ваша дочь. А если бы кто и нашелся, кто встал бы у ворот и спрашивал бы про это, то так бы ему всыпали, что он уже ни у кого не мог бы спросить, есть ли кто дома».

«А чего же вы от меня хотите?» – спрашиваю. А сама думаю – если это даже и ты, то тебя там под крепким замком держат. А они говорят: «Скоро узнаете. Все вам расскажем. За этим и пришли. А что же вы не спрашиваете, как ваша дочь выглядит? Тогда и поймете, ее ли видели наши люди, или нет.» – «Ну и как же она выглядит?» – говорю. «Красивая, очень красивая! Белая, с золотыми волосами, синими глазами, руки маленькие, как у ребенка, и сердце доброе, потому что если едет, ни одного нищего не пропускает, даже из наших, хоть мы и другой веры». «Сама милостыню раздает?» – спрашиваю. – «Вы хотите, чтобы она сама выходила из кареты и милостыню раздавала? Ну, ну, там уже есть те, что раздают и кому есть что раздавать. Если бы она даже встала, или недостаточно быстро ехала, то турки, или не турки, весь народ бы быстро сбежался: за помощью ли, за справедливостью ли, все, с кем какое-то зло приключилось, вс равно откуда. И так ее карету письмами закидывают, кажется что снег на дворе, – говорит. – А ее слуги все письма собирают, ибо им так приказали.

«А что она с теми письмами делает?» – спрашиваю. «Что делает? Она сама ничего не делает – там при ней есть те, кто этим занимается, – говорят. – Самое незначительное письмо, даже рваное рассматривают и потом каждое дело разбирают. Из-под земли виноватых достают, а невиновным помогают, даже если сперва не знают, где один, а где другой».

«Ну а если виновный сбежит в чужие края?» – спрашиваю я. «Ну, ну. Вы думаете, что султан не имеет послов? Там, куда турецкий посол придет, вокруг него все скачут, как мы вокруг раввина. Даже хуже! Мы-то своего раввина уважаем, а турецких послов боятся как огня».

«Так чего так сильно бояться?» – спрашиваю. Но и сама уже боюсь, а купец говорит: «Вы как ребенок толкуете, – говорит. – Разве нечего бояться? Ведь за этим послом, если ему не угодить, придет турецкое войско, привезет тяжелые орудия, города с землей сравняет, а села сожжет дотла, все с собой забрав. Думаете, янычары погулять приходят? Ну, ну, хорошо, и правда нечего бояться». – «Так вот каково слово моей дочери?» – «Слово, говорите? У нее власть есть, какой еще свет не видывал, – отвечает. – Что хочет, то и делает». – «А что если муж ее чего-то другого пожелает?» А жид и говорит: «Что он желает того же самого, что и она, об этом всем давно известно. Разве не знаете, как это бывает?» – «Но, – говорю я, – разве она одна так может выглядеть?»

А они: «Вот теперь вы дело говорите! Вот потому мы к вам и пришли, чтобы вы могли точно сказать. Но туда нужно поехать и посмотреть».