Роксолана: Королева Востока

«Туда?! – прямо вскричала я. – Да на какие же средства? Какие же деньги там понадобятся, чтобы до тех краев добраться? И ведь не ясно же. Ведь скорее не она, чем она. Мало ли красивых девушек на свете? Почему же, – спрашиваю, – вы думаете, что моей дочери должно было такое выпасть? Вот если бы она где когда-нибудь какого честного человека нашла, а не такого богача!»

Говорю так, а сама думаю: «Бог всемогущий всем управляет! Кто знает, что будет?» А жиды говорят: «Ну а откуда же вы можете знать, что это не ей выпало? Господь Бог все может, он всемогущ. Наши купцы там уже долго разведывали среди слуг, а те таки и говорят, что любимая жена султана – отсюда, поповна, из Рогатина, говорят, что пару лет назад татары ее пленили. Кто же еще, если не ваша дочь?»

«Если бы то Бг вашими устами говорил! – отвечаю. – Ведь все это, может быть, байка». А они говорят: «А мы вам на эту дорогу денег займем – и туда, и обратно. И сами с Вами поедем». А я им говорю: «Люди добрые, ничего в долг не возьму. Не на что занимать, нечем будет отдавать. Еще окажется, что это не моя дочь. Мало того, что смеяться будут на обратном пути, так еще и должна я останусь. А отдавать будет нечего!»

– А что купцы, мама? – спросила Настя.

– А они посмотрели один на другого и говорят: «Хм, может и правда, может нет. Знаете что? Мы вам так денег дадим, на свой риск. Может, выиграем, может, потеряем».

– А вы, мама, что сказали?

– А что, я, дочка, еще могла сказать! «Не хочу, – говорю, – ничего даром! Спасибо, но не хочу, ведь с чего бы вам мне что-то даром давать?»

А они отвечают: «Вы думаете, что это таки совсем даром будет, если ваша дочь там? Ну, ну, славно же вы рассудили! Мы, ясное дело, от вас ничего не хотим. Да и от вашей дочери ничего не хотим, ведь она сама все даст».

Другой же добавил: «Да нам она и давать ничего не должна. Пусть только в турецкой земле за нас слово замолвит, чтобы нам препон в торговле не чинили. Нам больше не нужно ничего, больше мы и не требуем». – «Ну а если это не моя дочь? – говорю. – Вы тогда что мне? Деньги за дорогу потребуете?» – «Пани, кто вам такое говорит?» – «Сейчас не говорите, а потом, может, и скажете». – «Мы вам сейчас расписку напишем в том, что ни сейчас, ни потом ничего от вас не потребуем. Ну? Хорошо?»

«Боюсь я вашей расписки, – отвечаю. – Моя нога в суд еще не ступала, да и пусть туда нога честного человека не ступает. Бог знает, что вы там в той расписке напишете, а потом ходи по судам! Судись!..»

«Ну, – говорит старший, – понимаю: суду вы не верите, может, вы и правы: всякие бывают судьи. Но епископу вашему вы таки верите? Если верите, то завтра можете ехать к нему с нами в Перемышль». «Еще и епископу вашими бумагами голову забивать! Мало ли у него своих дел?» – отвечаю. – «Но где же вы видели такого владыку, который бы не хлопотал по делам? И ведь чем он лучше, тем этих дел у него больше! Ибо за каждым человеком следит – на то он и владыка, чтобы хлопотать по делам. Как я купец, чтобы свои дела вести. Думаете, они без хлопот обходятся? Но вы подумайте, – говорит. – мы приедем завтра». Попрощались они и вышли.

А я, дочка, думаю, но думать уже боюсь. И до Перемышля-то неблизко. А до тебя и вовсе дорога, как на тот свет. Далеко и не знаешь, куда идти. Да и знать бы, что к тебе дорога! А то езжай Бог знает куда и зачем. Искать дочь, что замужем за турецким цезарем! Кто придумал такое? Или во сне кому приснилось? А тут и посоветоваться не с кем, только смеяться будут. Еще скажут, что старая ума лишилась и байки за правду принимает. Как жиды ушли, сразу прицепились: «Что, – говорят, – вам жиды сказали?». Я говорю: «Оставьте меня с жидами в покое!

Несут они Бог знает что!»

– Долго вам, наверно, не спалось в ту ночь?

– Да где же там уснешь, дочка? Мне уже казалось, что на тот свет отправлюсь. К утру лишь задремала, когда светать стало. А ты мне приснилась вся в белом, в блестящей короне на голове. А из сердечка твоего каплями красная кровь течет. А ручками ты за сердце схватилась, растирая кровь, а она уже и на пальчиках у тебя… И тяжело вздыхаешь… И такая тоска по тебе меня взяла, что во сне себе сказала: «На все воля Божья! Поеду! Будь что будет!» – И пришли купцы?

– Да пришли, доченька. Переночевали у местного корчмаря и с утра пришли. «Что, – говорят, – едемте в Перемышль. Все равно ближе, чем к вашей дочке». – «Уж поедемте, – говорю, – попробую». – «Ну, – говорят, – раз до Перемышля доедем, то, значит, и до дочери вашей мы доберемся». Всплакнула я, дочка, и поехала с жидами. Еле дошла я до епископских палат, дышать стало трудно. От стыда все больше.

– А чего же стыдиться?

– Доченька, доченька! Если неправда – стыдно, если правда – грешно. За чужую веру замуж выходить, свою оставлять.

Настя закрыла лицо руками и не сказала ни слова. Мать поняла, что это ее задело. Она продолжила рассказ: