— Знаю, — ответила уже немного смелее Настя. — И знаю, что Коран во многих местах поощряет как богоугодное дело освобождение невольниц, но прежде всего доброту и ласку к ним. Я знаю, что ты — могущественнейший страж и исполнитель предписаний Пророка, — прибавила она, слегка обращая взгляд к молодому султану Осману.
— Кто учил тебя Корану? — спросил он.
— Набожный учитель Абдулла в Кафе, в школе невольниц, дай ему Аллах долгих лет жизни!
— Хорошо он тебя учил.
Они смотрели друг на друга, будто обнаружив в этой палате что-то совершенно неожиданное. Она никогда не надеялась, что добьется чести говорить с глазу на глаз с могущественным падишахом и получит шанс вымолить у него свободу и возвращение на родину. Чуяла всеми фибрами души, что этот молодой человек способен на благородные поступки. И уже представлялся ей в далекой мечте родной Рогатин, и церковь св. Духа, и сад около нее, и луга над Липой, и большие пруды, и белая дорога, ведущая во Львов… Она даже похорошела от мечтаний, как снежный цвет калины, освещенный солнцем.
А он не ожидал, что среди служанок одной из своих одалисок встретит иноземную девушку, что ломано, но метко говорит о Коране и не думает сразу бросаться к его ногам — к нему, могущественнейшему из султанов! Ему казалось, что в ее стыдливо опущенных глазах проскользнула искорка гнева. На секунду.
На минуту гнев охватил и его. Особенно поразило его упоминание «насилия». Он хотел было сказать, что нет еще ни малейшего основания, чтобы даже думать об этом. Но вовремя понял, что это может задеть беззащитную рабыню и ее уста закроются. В нем победило любопытство молодого человека. Как дальше пойдет разговор с этой невольницей? Признание того, что он «могущественнейший страж и исполнитель предписаний Пророка» уняло его гнев.
Он снова взял ее за руку и спросил:
— Ты веришь в пророка?
— Я христианка, — ответила она со страхом, но довольно выразительно.
Он усмехнулся, думая, что уже имеет над ней преимущество.
— Как же ты можешь ссылаться на писание Пророка, если не веришь в него?
— Но ты веришь, — ответила она естественно и живо, обезоружив его. — И правишь здесь ты, а не я, — добавила она.
— Ты к тому же и умна! — сказал удивленный Сулейман. — Откуда ты родом, как тебя зовут, и как ты сюда попала?
Скромно потупив взгляд она ответила:
— Я из Красной Руси. Твои люди зовут меня Роксоланой Хюррем. Татары вывезли меня силой из родительского дома в день моего венчания и продали как невольницу в Крыму, а потом и тут на Аврет-базаре.
— Ты уже была замужем? — спросил он.
— Нет, — ответила она. — Меня похитили как раз в день свадьбы.
Молодой Сулейман мгновение боролся с собой. Потом взял ее за две руки, посмотрел в глаза и спросил:
— Ты бы осталась здесь по своей воле, если бы я приказал взять тебя в свой гарем на правах одалиски?
— Ты не сделаешь этого, — ответила она.
— Почему?
— Во-первых, потому, что я христианка.
— А во-вторых?
— А во-вторых, я только как служанка послушна… Он засмеялся и сказал:
— Ну во-первых, ты и как служанка здесь не очень послушна!
— А во-вторых? — спросила она.
— А во-вторых, говори про третье, потому, что ты не закончила.
— Что ж, в-третьих, я думаю, что отдаваться мужчине можно только по любви…
Молодой султан знал, что во всей его огромной державе нет ни одного дома, в котором бы лучшая девушка у припала бы к его ногам, намекни он только на желание забрать ее в свой гарем. Он очень удивился, что здесь одна из его служанок — невольница — может думать таким образом… «Что за невидаль?» — подумал он.
— Значит, тебе еще и надо понравиться? — спросил он с насмешкой, хотя был движим прежде всего любопытством.
— Да, — ответила она наивно.
— И как же можно тебе понравиться? — Спросил он с еще большей насмешкой. Однако в то же время он чувствовал в глубине души, что эта удивительно смелая девушка начинает его серьезно интересовать.
Она спокойно ответила:
— Мне нравятся только те мужчины, которые не считают, что имеют право и могут делать со мной все, что им угодно…
— А знаешь ли ты, что за такие слова я мог бы силой взять тебя в свой гарем как невольницу?
— И у тебя была бы только невольница…
— Умно. А как женщина ты хотела бы, чтобы твоей воле были подвластны все мои дворцы, не так ли?
— Нет. — ответила она честно, как ребенок. — Не только дворцы, но и вся твоя земля — от тихого Дуная до Басры и Багдада, и до каменных могил фараонов, до отдаленнейших постов твоего войска в пустыне. И не только земля, но и воды, в которых свирепствуют разбойники рыжего Хареддина.
Молодой падишах поднял голову, как лев, которому на могучую гриву собралась сесть маленькая пташка. Такого ему еще никто не говорил!
Он был в высшей мере удивлен и при этом обезоружен. Тень решимости совсем исчезла с его лица. Серьезный интерес к этой молодой девушке, которая так разительно отличалась от остальных женщин в его гареме, победил в нем все остальные чувства. Он снова отпустил ее руки и стал обращаться с ней, как с девушкой знатнейшего из домов.
— Где тебя воспитывали? — спросил он.
— Дома и два года в Крыму.
— Знаешь ли ты, о Хюррем, чего добиваешься?