Роксолана. Страсти в гареме

На обедах присутствовали шах-заде Баязид и Джихангир, которых султан еще держал при себе. Иногда приезжал из Эдирне Мехмед, любимец Роксоланы и Сулеймана, садился возле падишаха, тонкий, огненноокий, нервный. Посматривал на всех так остро, что умолкал даже Рустем. Селим и Мустафа приехали из своих провинций под новруз. Селим всюду возил с собой какого-то Мехмета, который взят был в Топкапы еще маленьким, чтобы его наказывать, если шах-заде Селим ленился и не учил Коран. Так вот этот Мехмет и жил возле султанского сына, получив прозвище «Мехмет для битья». За обедом его сажали напротив Селима. Тот бросал в лицо Мехмету кости, швырял посуду, хохотал, кричал слугам: «Уберите с глаз моих эту рожу!»

Мустафа был солидный, холеный, белотелый, держался будто султан, и Рустем сразу же пустил про него остроту: «Главное не в том, что говорит, а в том, что он очень красиво шевелит губами, когда говорит».

Султанский зять словно бы вознамерился превзойти в своей безнаказанности любимого Сулейманова шута Инджирличауша, который дошел до того, что однажды подстерег султана в темных дворцовых проходах, бросился обнимать и целовать его, а когда тот возмутился, сказал в оправдание: «Простите, мой падишах, я думал, это султанша Хасеки!»

Но ведь Инджирли простой шут, а этот визирь Высокой Порты. Но что с него возьмешь, если он зять? Одним словом, дамат. Ненавидели за глаза, ненавидели и в глаза, но охотно смеялись над его беспощадными остротами. Лучше смеяться еще до того, пока он что-нибудь скажет, чем потом, когда смеяться, может, и не захочется.

Все надеялись, что Рустем сломает себе шею в первом же серьезном деле, ибо ломались и не такие шеи. А поскольку самым серьезным делом считалась для османцев прежде всего война, то и ожидали с нетерпением, когда же султан снова отправится в новый поход со своими новыми визирями.

Пока султан сидел в столице, его санджакбеги и великий капудан-паша, гроза морей Хайреддин Барбаросса вели непрерывные войны в Сербии, Славонии, Боснии, против Алжира, Прованса, Венеции, Португалии и Испании. Вместо одной большой войны Сулейман окружал свою империю очагами войн маленьких, чтобы его верным акинджиям было где погреть свои загребущие руки и чтобы они не обрастали жиром лености.

Мчались в Стамбул гонцы с радостными вестями о победах, плыла добыча, тысячи рабов наполняли невольничьи рынки, безбрежно и безмерно разрасталась империя, но хмурый взор султана упорно сосредоточен был только на одной земле, которая привлекала его, засасывала, подобно дунайской трясине под Мохачем, где он потопил венгерское войско с его незадачливым королем. Земля эта была Венгрия. Земля, расположенная в самом сердце Европы, казалась Сулейману золотым ключом, которым он наконец отопрет таинственный замок владычества этим континентом, и тогда османская волна зальет все его поднебесные горы, плодородные долины, богатые города, над которыми витают тысячелетия славы, богатства и красы. Мысленно повторял выдуманный султаном Веледом (но какой же грозно-привлекательный!) хадис: «У меня есть войско, которое я поставил на Востоке и назвал турками. Я вложил в них мой гнев и ярость, и всюду, где какой-нибудь человек или народ нарушит мои законы, я напускаю на него турок – и это будет моя месть…»

Вся вина венгров была в том, что они заняли такую сердцевину земли и сделали это задолго до турок, хотя, как свидетельствовали предания, в седую древность вместе с турками вышли из Турана в поисках счастья и простора.

Поставленный Сулейманом над Венгрией король Янош Заполья так и не смог навести порядок в этой расчлененной, растерзанной земле. Всю свою жизнь истратив на упорное продвижение к высшей власти, Заполья даже жениться не смог за свои шестьдесят лет и теперь неожиданно стал одним из желаннейших женихов. Австрийский король Фердинанд норовил выдать за старого Заполью одну из своих многочисленных принцесс, чтобы прибрать к рукам всю Венгрию, а с другой стороны пристально следил за Австрией мудрый и осторожный польский король Зигмунт, который успел опередить Фердинанда и отдал Яношу Заполье свою дочь Изабеллу в надежде ублажить этим султана и заключить с ним вечный мир.

Против Запольи взбунтовался эрдельский воевода Стефан Майлат, который не побоялся самого Сулеймана, укрыв у себя два года назад разбитого султаном молдавского господаря Петра Рареша. По дороге на Эрдель Заполья смертельно заболел. Полумертвый, узнал он от гонца, что в Буде королева Изабелла родила ему сына. Король-неудачник еще успел приказать, чтобы назвали сына Яношем-Сигизмундом, и послал канцлера Стефана Вербеци в Стамбул просить, чтобы султан взял под свою высокую руку малого короля.