Роль

— Мне, конечно, жаль инвалидку убогую, но… Он взгляну на фотокарточку ребенка с плюшевым мишкой.

— У нас уже и дети есть?

— Нет. Это ты в детстве.

— Но не настолько, — продолжал Бежин. — Что я себя, на помойке нашел? Уж, лучше я старика буду играть, пока грима не потребуется, и девочкам аккомпанировать. — Он перевернул страницу. — Кто это?!

Это была свадебная фотокарточка. Девушка, что он встретил вчера, в фате была столь красива, что у Бежина прервалось дыхание, а в голове затинькало серебристое фортепиано. А рядом во фраке стоял он.

— Ты оказался глупее, чем я думал, — огорчился Широков. — Это твоя жена.

Доктор рассматривал рентгеновские снимки.

— Раздевайся, милая.

— Зачем? — удивилась Илзе.

Доктор не опустился до разъяснений.

— Можно за этой ширмой. Илзе зашла за ширму.

— Также одна крестьянка говорила Михал Афанасьичу.

— Какому Михал Афанасьевичу? — спросила медсестра.

— Булгакову, милая, — объяснил доктор.

— Зачем, говорила? У меня горло болит, а не это.

— После первой мировой пол-России страдало от сифилиса.

— У меня не сифилис, — сказала Илзе.

— Это я так, к слову. А что, есть такая возможность?

— Нет. — В голосе Илзе не было уверенности. Она вышла из-за ширмы.

— Впрочем, возможность есть у всех. — Забавный доктор рассматривал Илзе нескромным взглядом, прижав к щеке фонендоскоп. Она сконфузилась.

— Что это вы делаете?

— Грею, милая. Прикосновение холодного прибора неприятно телу.

Сестра смотрела на них насмешливо.

— Нам предстоит очень сложная операция, деточка. — Он нежно прижимал к коже Илзе фонендоскоп. — С общим наркозом шутить не стоит. Я должен провести всестороннее обследование. Ложись, милая.

Илзе легла на кушетку. Доктор руки подмышки, чтобы согреть.

— Твои родные знают об операции?

— Это имеет значение? Муж знает.

Также ласково доктор пальпировал ее.

— Он тебя любит?

— Какая разница? — возмутилась Илзе.

— Так больно? — спросил доктор, вдавливая пальцы в подреберье.

— Больно, — сказала Илзе. — Я не хочу быть слепой.

— Слепота не самое страшное в жизни. Некоторые даже предпочитают не видеть.

— Я не из их числа, — сказала Илзе. — Понимаешь, деточка, операции на мозге всегда связаны с риском.

— Но ведь другого выхода нет, — возразила Илзе.

— Можешь одеваться, — разрешил доктор. — Бывали случаи, когда твое заболевание излечивалось само по себе.

— Какие случаи? — из-за ширмы спросила она.

— Вследствие травм или сильных переживаний. Как говорят в народе — пыльным мешком из-за угла.

— Каких переживаний?

— Внезапная смерть близкого человека, например, или любовь.

— Значит, я должна ждать какой-то там любви и слепнуть? — возмутилась Илзе. — Да и какие гарантии, что это случиться?

— Любовь не дает гарантий, — печально согласился доктор.

— Возьмите направление на анализы. — Сестра протянула бумажки.

Илзе взяла.

— Спасибо, до свидания.

— До свидания, — сказал доктор.

Илзе вышла.

— Зачем ты ее раздевал? — спросила сестра.

— Полюбоваться хотел, — признался доктор. — Такая красавица.

— Старый ты развратник, — с любовью сестра. — Тебе надо было в гинекологи идти, а не в окулисты. До тошноты бы нагляделся.

— Глаза — тоже зеркало души, говорил Антон Палыч. А глаза у нее красивые. — Он взял снимок, отошел к окну. — Жалко, если помрет.

— Плохо?

— Операцию срочно надо делать. Может, что и получится.

Илзе плотно прижала ухо к двери. По бледности на лице можно было заключить, что обостренный слух не подвел ее.

Салон красоты «Золушка» принадлежал Павлову, и если его служащие и сомневались в идентичности хозяина, вида не подавали. Окулист поставил контактные линзы, изменившие цвет глаз Бежина, и уступил место парикмахеру. После покраски и стрижки, его место занял визажист. На шее появилась родинка, а на запястье потускневшая с годами Катя. Маникюрша привела в порядок руки и ноги и передала клиента портному. Тот сделал нужные замеры, выяснил цвет и фасон и ушел, столкнувшись на пороге с дантистом. Золотая фикса увенчала работу над внешностью. Бежин словно не замечал хлопотных операций над собою — его словно посадили на лошадку детской карусели — картинки вокруг менялись, а он оставался на месте, а в ушах, тоже как на аттракционе, звучала музыка — встречный марш, предвещающий чудесную встречу. Он безропотно стерпел даже нанесение шрама от аппендицита, хотя ужасно боялся щекотки. Далее рисунок роли усложнился. Он смотрел слайды и видео, учился застегивать и расстегивать браслет на часах, как это делал только Павлов, обкусывал кончик сигары, прикуривал и до тошноты дымил ею. Он привыкал брякать льдом в бокале любимого Павловым джина, морщить лоб, внезапно задумавшись, щелкать пальцами, потирать запястья и прочая, прочая, прочая.

Потом часами слушал магнитофон, повторяя, характерные словечки и выражения. Бежина увлекла новая работа.

Напоследок они просмотрели необходимые документы.

— Кажется все, — устало сказал Широков. — Да, чуть не забыл…

Он протянул Бежину чековую книжку и ручку «Parker».

— Это так, для антуража. Не вздумай писать. Если прижмет, печатай на компьютере — я подпишу.