Роль грешницы на бис

Он намеренно не стал садиться в синее бархатное кресло, несмотря на приглашающий жест Измайловой, – так и остался стоять посреди гостиной. Алла, направившаяся было к креслам, притормозила, вопрошающе обернулась на детектива, но, наткнувшись, как на лезвие, на его взгляд, окончательно развернулась к нему и тоже замерла в напряженной позе. Взгляд ее мгновенно остыл, подернулся голубым ледком, как если бы она получила и приняла вызов на дуэль.

«Что ж, – подумал Алексей, оценивая взглядом их диспозицию, – два противника лицом друг к другу, в глазах у обоих вызов, – чем не дуэль? Разве что секундантов нет…»

– Алла Владимировна, – заговорил Алексей: у него было право на первый выстрел. – У меня для вас есть четыре новости. И все плохие. Поэтому не спрашиваю, с какой начать. Первая: вчера убили Юлю.

Кис буквально вперился глазами в ее лицо, словно пытаясь заглянуть куда-то под маску, под кожу, куда-то туда, где должна обитать правда…

Алла, слегка наморщив лоб, смотрела на него несколько мгновений без всякого выражения и вдруг ахнула:

– Юля – ваша секретарша! Как?!

Браво, прима! Он ей почти поверил!

– Мою квартиру пытались ограбить. Надо полагать, что грабитель избавился от свидетельницы.

Алла скорбно качала головой.

– И знаете, зачем грабитель забрался в мою квартиру? – не давал ей опомниться Кис, все так же пристально изучая ее лицо. – Это вторая неприятная новость: за вашим дневником, – жестко отчеканил он.

В ее лице отобразилось недоумение. Она нахмурилась, давая понять, что интонация детектива была ей непонятна и неприятна.

– Не понимаю. Зачем? Кому это могло понадобиться?

– До этого мы еще дойдем. Как вы знаете, я прочитал ваш дневник…

Измайлова только презрительно брови подняла.

– Не надо разыгрывать благородное возмущение, Алла Владимировна. Да, я дал вам слово и непременно сдержал бы его, если бы из-за вашего дневника не убили девочку двадцати трех лет от роду. Я должен был понять, почему. Что такого в вашем дневнике, что он стоит человеческих жизней?.. Я прочитал. И понял. Это третья новость.

Теперь Кис выдерживал маленькую паузу, в которую мог бы поместиться ее вопрос, ее интерес, ее страх. Но Алла молчала, только оперлась рукой на спинку кресла, у которого стояла. Кис подождал несколько мгновений и продолжил, уже с меньшим напором, скорее с горьким спокойствием:

– …Понял, почему он стоит жизней. И, главное, кто готов заплатить эту цену. Кому нужно, чтобы содержание дневника, события, в нем описанные, уже никогда не смогли бы стать достоянием гласности…

– Кому? – выдавила из себя Измайлова.

– Вам, Алла Владимировна.

Ничто не изменилось в ее лице, взгляд голубых глаз был холоден и непроницаем. На этот раз актриса решила обойтись без актерства – правильно, браво, надо уметь достойно проигрывать!

– Помните, вчера вечером я вам позвонил и спросил, – продолжал Алексей, – как вы собираетесь писать мемуары, если ваши воспоминания столь интимны? Так вот, когда я услышал ваш ответ, все и встало на свои места…

Он развивал свою версию – она слушала внимательно, впитывая каждое слово. Но ни один мускул не дрогнул в ее лице.

Когда Алексей закончил, она спокойно спросила:

– А четвертая плохая новость? Вы сказали – четыре.

Он не успел ответить: зазвонил его мобильный. Кис выслушал сообщение, не проронив ни звука. Закрыв телефон, он как-то странно посмотрел на Измайлову.

– Вчера, когда я рассказал вам о встрече с Валерием Мерсеньевым, вы произнесли… Вы помните? Вот это: «Что ж, одним сожалением будет меньше… »

– Это преступление – не иметь сожалений? – с вызовом поинтересовалась Алла.

– Сегодня днем Мерсеньев убит в своем такси. Отравленной иглой. Без сожалений.

Алла словно подавила вскрик, но Кис больше не желал вникать в нюансы ее актерства.

– Но это уже пятая плохая новость, – добавил он, – мы перескочили. А четвертая вот какая: я передаю всю информацию следствию. И нам с вами пора проститься.

Вот теперь в ее глазах заметалось отчаяние. Алексей избегал на нее смотреть. Он не желал быть зрителем на ее спектакле – сегодня для ее таланта у него нет ни аплодисментов, ни букетов. Он поднялся:

– Сожалею. Вы хорошая актриса. И в кино, и в жизни. Восхищен, если это может вас утешить.

Он направился к двери. Она что-то произнесла ему в спину, неразборчиво, сломавшимся, севшим, плоским голосом. Он все же остановился у порога, обернулся, посмотрел вопросительно. Алла откашлялась:

– Пять минут, еще пять минут, пожалуйста…

В ее голосе слышалась мольба, так несвойственная, так непривычная ей, что она прозвучала почти фальшиво: сухо, почти высокомерно и одновременно надрывно, что вместе никак не сочеталось… Как будто мольба протискивалась, обдирая нежное, незащищенное тельце в кровь, через узкую щель в бетонной стене холодной сдержанности… Но именно поэтому Алексей ей поверил.