- То есть нет. Все жду такого, как вы. Внимательного, - с кокетливым вызовом произнесла Евдокия. - Хочу, чтобы меня любили такой, как я есть. А не за то, чем я способна казаться. А я способна, поверьте, и ослепить при желании.
Алексей верил. Более того, ее позиция была ему близка, он и сам не так давно говорил подобные слова Ваньке: хочу, чтобы меня уважали за то, что я есть, а не за разные прибамбасы…
Но между ним и няниной дочкой была какая-то неуловимая разница, которую он никак не мог сформулировать… Позиция Евдокии была слишком агрессивна, что ли: она свой принцип вознесла, как знамя. А чем больше идея, пусть даже совершенно справедливая по сути, трансформируется в боевое знамя, - тем фальшивее она звучит. От таких людей, Кис это знал, можно ждать чего угодно. По сути, они были все теми же «дураками» Александры, только умными дураками. У глупых дураков были глупые мысли, у умных дураков были умные мысли, но их роднило именно это: они превращали мысль в Идею, придавая ей статус идеологии, под которую начинали подгонять всю жизнь, свою и чужую, не догадываясь о том, что истина обретается только в сумме и многообразии идей, часто противоречивых.
Иными словами, Дуня вполне могла оказаться именно тем человеком, которого он ищет, если она свои рассуждения о внешнем блеске превратила в базу для исправления чужих грехов. Оставалось копнуть поглубже ее идеи.
- Ваша мама была няней Измайловой?
- Нет. Она была ее домработницей. Но Измайлова не хотела ее так называть из уважения, потому что мама была намного старше. И еще Измайлова говорила, что все женщины, по сути, домашние работницы и домашние рабыни. Я сама не помню, но мне так мама рассказывала.
- То есть она Измайлову не нянчила?
- Нет. Актриса наняла ее, когда уже начала сниматься. Я родилась позже - ну и меня приняли, так сказать, вместе с мамой.
- А ваш отец…
- Его никогда у меня не было. Мама родила вне брака. На нее - а потом на меня - еще долго пальцем показывали, тогда люди смотрели на это иначе.
- Но Измайловой это не помешало…
- Не помешало. Она сочувственно отнеслась к матери, помогала ей материально.
- Выходит, не только внешний блеск, как вы выразились, в ней был? Измайлова реально сделала доброе дело для вашей семьи…
- Я это очень ценю, - серьезно ответила Евдокия. - Вы неправильно поняли мои слова, или это я плохо объяснила: у меня к Алле никаких претензий нет, только благодарность. Претензии у меня к себе: не могу себе простить, что ценила собственную мать, прожившую трудную жизнь и посвятившую ее мне, меньше, чем сверкающую Аллу.
- Вы были совсем ребенком, - заметил Кис. - Девочки всегда увлекаются всем тем, что блестит.
- Ага, и так до старости… Женщинам это вообще свойственно. Мужчинам тоже. Людям, одним словом. Я рада, что сумела это понять, пока мать была жива. И успела ей отдать мою любовь и благодарность. Вот и обстановка в квартире, которую вы так внимательно оглядели, - это в память о маме.
- Тем не менее этот урок стал для вас, как я понимаю, принципом жизни? Теперь вы, так сказать, живете под его знаменами?
- Почему вы меня об этом расспрашиваете? С Измайловой что-то приключилось?
Кис сделал неопределенный жест, означавший «может быть».
- И теперь вы меня подозреваете?
Кис мысленно вернул Евдокии комплимент: ей в проницательности не откажешь! Но вслух он ничего не сказал.
- Если так, то напрасно, - продолжила Евдокия, не дождавшись ответа. - Я на Аллу никакого зла не держу, только благодарность за маму осталась. Немножко обиды, что она никогда меня не замечала, но, как я понимаю, она вообще никого не замечала, кроме своих ролей… К тому же все мои обиды остались в детстве. Измайлова давно не божество для меня. Как и никто другой, впрочем. Я больше не творю себе кумиров…
Иными словами, здесь ловить было нечего. Придется продираться дальше через неизвестность, которая клубилась вместе с дымом лесных пожарищ в тех летних деревенских месяцах. Но и название деревни было негаданным подарком для детектива. И следовало решить, как этим подарком распорядиться.
Решение нашлось с возвращением Александры из командировки. Уже поздно вечером, встретив ее на Ленинградском вокзале и привезя домой, где ее ждал ужин Кисова исполнения (м-м, без изысков, прямо скажем!), Алексей приступил к делу под чай со свежими пирожными. Впрочем, пирожные поедал больше он сам, так как Александра решительно отодвинула от себя тарелку:
- На ночь? Алешка, ты завел себе любовницу и решил меня извести, признайся?! - рассмеялась она.
- Што ты, што ты! - шутливо замахал руками Кис. - Это я на самом деле подлизываюсь. У меня к тебе просьба, Сашенька.
- Уже догадалась.
- Да? Каким же образом?
- Ты действуешь по мужской логике: человека надо сначала накормить, тогда он подобреет, и с ним можно уже о деле толковать… Не так?
- Ну-у, - смущенно развел руками Кис, - ну, так… А что, к женщинам это не относится?
- Не все же устроены, как ты, обжора! Я на сытый желудок соображаю плохо. Вот сейчас только бы до постельки добраться…