Роль, заметная на экране

Река обмелела, песчаная коса противоположного берега вытянулась почти до середины. Буксирные катера шли теперь подальше от мыса, а течением и ветром конец плота относило к самому нашему берегу. Люди, стоя на крайних бревнах, долго упирались и отталкивались баграми, а буксирчики, дымя, пыхтели на одном месте, пока не освободится застрявший у берега длинный бревенчатый хвост речного дракона. Наш поворот стал опасным.

Под вечер около самого «Батыра» чуть не разорвало небольшой плот-самосплавку. Мужчина, сбросив брезентовый плащ, вцепился в тяжелый конец бревна, заменяющего руль, и, положив его к себе на плечо, старался выправить плотик. Ему помогала девушка. Они вместе потащили руль налево, преодолевая сопротивление воды. Их костер тлел прямо у моего окна, и видны были войлок и полушубок, постеленные в шалаше. Я решила, что буду считать до десяти и, если за это время положение не изменится, побегу к капитану за лодкой.

Все-таки они выпрямили плот.

Я вздохнула с облегчением и только тут заметила, что не одна в каюте.

— Молодцы, справились! — сказал Анвер каким-то чужим, тягучим голосом, глядя вслед плоту. — Я уже за лодкой бежать собрался…

— Я тоже!

Он обернулся ко мне, и я увидела в его лице что-то необычное. Взгляд, рассеянный и упорный в одно и то же время, окинул меня с головы до ног.

— Ты нарочно заставила меня тогда так танцевать во время съемки? — спросил он. — При начальниках…

— Анвер, ты пьяный! — ахнув, догадалась я.

— Ты нарочно заставила меня танцевать с таким чувством, чтобы выручить ее перед начальством? — повторил он.

— Анвер, ты пьяный! — повторила я.

— Ну и что? — спокойно сказал он и тем же эпическим тоном добавил: — Сейчас я пойду и всё им выскажу, хотя я и не так красноречив, как некоторые молодые специалисты… Я набью морду обоим…

— Ты это что же, для храбрости напился? — возмутилась я и отвернулась к окну.

Он, схватив меня за плечи, повернул к себе и, сузив и без того узкие глаза, процедил:

— Я должен знать. Ты нарочно это подстроила? Скажи, не бойся. Все равно бить я буду не тебя…

— Дурак ты, дурак! — воскликнула я, рассвирепев. — Хочешь осрамиться и выговор заработать? Иди проспись, пока тебя никто не видел… Иди! Это я им все выскажу! И мне для храбрости ничего не надо… Слишком долго позволяла собой помыкать! Пусти!

Я попыталась сбросить его руки, но он держал меня крепко и все смотрел своим тяжелым взглядом.

— Керпе, ты виновата во многом. Понимаешь, виновата…

Он был прав. Именно об этом думала я весь день. А прозвище, которым он меня назвал, напомнило о людях, учивших меня другому.

— Да, знаю, — пришлось согласиться мне. — Я не понимала… Не думала, что так обернется. А перед тобой я ни в чем не виновата, Анвер. Мне тогда было так хорошо и весело, и я танцевала от души! А сейчас пусти меня. Я пойду и скажу…

— Нет. — Он еще крепче вцепился в меня. — Они опасные люди! Я пойду с тобой!

Я уже совсем не сердилась и даже засмеялась.

— Это я опасный для них человек. Я все думала, что кто-то все исправит! А это я должна сама, наверное…

— Я тебя не пущу, и всё… — твердил он. — Я зря напился! Зря… Это все дядя Степа… Говорит: легче будет… А где это легче?.. А тебя не пущу… Подожди немного, и пойдем вместе…

Но я так загорелась желанием поговорить с «теми», что решилась на хитрость:

— Анвер, ты же действительно не можешь показаться в таком виде… Ложись здесь, у меня.

Казалось, он только и ждал этого приглашения и, отпустив меня, с блаженной улыбкой улегся на боцманскую койку.

Я подошла и поправила подушку. Он поспешно сбросил домашние туфли и, подобрав ноги, улегся, как на собственной кровати.

— Я только минуточку, — сказал он и, закрыв глаза, вздохнул. — Я сегодня видел во сне, что несу тебя…

— Как всегда, — улыбнулась я.

— Да, несу тебя, как всегда, а твои глаза сияют, как озеро в нашей лощине… Знаешь, когда солнце…

— Глаза у меня стеклянные! — невольно съязвила я.

Он открыл свои щелочки на этот раз так широко, что я увидела глаза почти такие же, как у прекрасной Ап-ак: настолько черные, что был незаметен переход в зрачок.

— Это я тогда сказал, — признался он. — Я не понимал ни черта!

— Ты и сейчас ни черта не понимаешь, — успокоительно сказала я. — Спи, потом поговорим.

Он послушно сомкнул веки.

— Я тебе скажу, — начал он тихо. — Все приуныли. Утром никто не будил… Девочки так и лежат в постелях целый день. Рыбаки и те удочки забросили… А погода съемочная. Я вышел на палубу и подумал: «Все облака разошлись, небо чистое, как ее душа…» Все же не верилось, что ты меня обманула…

— Молчи! — прикрикнула я, уже чувствуя, что имею над ним полную власть. — Спи.

Он вздохнул и немного повозился, устраиваясь удобнее.

— Положи на меня руку, чтобы я знал, что ты здесь, — сказал он, как маленький.

Присев на угол койки, я положила руку на толстый край его шерстяного носка. Мне стало ясно, что сердце этого хорошего человека, очень честного и очень милого, неравнодушно ко мне. Только у меня не было к нему ничего, кроме благодарности и сочувствия.

Через пять минут Анвер уже спал, и я вышла из каюты.