Роль, заметная на экране

— Яхши, — ответила Венера и сказала мне: — Он сказал, что тебе надо узнать всю историю с начала…

Они рассказывали долго. Вспоминали тяжелые годы после войны, болезнь Венеры, которой в то время было столько же лет, сколько мне сейчас. Рассказывали, как, выздоравливая, она мечтала танцевать в своем национальном балете, как, живя в нетопленной комнате, они сочиняли историю превращения камышей, изобретение первого курая, как Хабир тут же, закутанный в полушубок, изображал яростные танцы пастуха, сражающегося с баем… А Венера, еще лежа в постели, придумывала движения «камышей».

— Мы были слишком молоды, боялись доверять своим силам, а хотели, чтобы балет получился прекрасным, как в наших мечтах, — закончила Венера. — Театр пригласил нам в помощь Анну Николаевну.

Я молчала. Хабир вздохнул.

— Мы не спорили, когда она говорила: «Мое произведение!» Хотелось, чтобы люди видели наши народные танцы, сочувствовали судьбе башкирских героев…

Я молчала.

— Ты все поняла? — спросил он.

— Приблизительно, — ответила я. — Только вы поступили неправильно.

Они переглянулись.

— А как бы сделала ты? — спросил он немного обиженно.

— Не знаю. Но вы уступили, и вот опять она хочет… — я вспомнила слова Фатымы, — хочет загребать жар чужими руками!

— Может быть, и так, — неожиданно согласился Хабир. — Тогда мы не хотели рисковать дорогим для нас делом ради себя самих. Думали, что это только нас касается. А теперь… За мой вчерашний резкий разговор и телеграмму уж наверное я получу какое-нибудь взыскание как парторг.

— Конечно, спокойнее жить без всяких неприятностей, только я лучше умру, а не смирюсь!.. — выпалила я и, отняв платок от щеки, приложила его ко лбу. — Ну что же делать-то?

— Ты как ребенок! — грустно улыбнулась Венера. — Тебе все подай сразу… Пока что не было даже официального обсуждения, одни разговоры!..

Хабир перебил жену:

— Во-первых, Рабига, я надеюсь, что дело это справедливо решится и без твоей эффектной кончины. Не только партийная организация, все вступятся за Евгения Даниловича! И балетные и студийные. А во-вторых, тебе нечего прятаться от людей. Пусть люди тоже поймут, что ты не с «теми»… — Он так же, как и я, назвал их «теми»… — Ты видела Евгения Даниловича?

— Но… до меня ли ему?

— Ты думаешь, ему приятнее думать о тебе как о беспринципной девчонке? — вопросом на вопрос ответил Хабир да еще спросил: — Думаешь, ему не нужна опора честных людей?

Я встала и повесила мокрый платок на спинку стула.

— Подожди, — поднялась и Венера. — Похлопай себя немного по правой щеке… Надо быть одинаково румяной с обеих сторон. Ему не нужно знать подробностей…

* * *

Каюта Евгения Даниловича так же, как и моя, выходила на нижнюю палубу. Сообразив, что голос Анны Николаевны сюда донестись не мог и что обе щеки теперь горят одинаково, я постучала и вошла в каюту.

Собственно, войти было невозможно. Я только втиснулась у порога между осветителями и закрыла за собой дверь.

Все оглянулись, и я увидела, что в маленькой каюте собралась не только вся бригада осветителей, но и крановщик, и пиротехник, и тонвагенщики. Евгения Даниловича зажали в глубине, и его прямые блестящие волосы серебрились у самого окна. Он смотрел на меня вопросительно, но тепло.

Я хотела сделать к нему шаг, но никто не посторонился, и я лишь затопталась на месте.

— Разведка в тылах! — воскликнул кто-то.

Я сначала не поняла, о чем разговор, но следующее восклицание было разящей ясности:

— Пускай подсылают своих наблюдателей! Мы не скрываемся. Пусть похлопает глазищами, коль надо выслужиться перед начальством, как на той съемке!..

С трудом сдерживаясь, я подумала, что не стоит связываться и вступать в спор, но тут же грубо крикнула:

— Поменьше бы загорали да спали во время съемок, может быть, меньше было бы неприятностей!

Все шумно повернулись ко мне, и в глазах… да, в глазах у них было такое же выражение, как у Анны Николаевны перед тем, как она меня ударила… Я невольно покрепче уперлась плечом в косяк.

— Что это, товарищи? — спокойно прозвучал голос Евгения Даниловича. — Оскорбления — доводы неправых.

— Здравствуйте, — сказала я наконец.

— Здравствуйте, Раюша, рад вас видеть, — ответил Евгений Данилович и улыбнулся одними только глазами.

Лица, обращенные ко мне, немного смягчились. Я решила не обращать на них внимания. Иного выхода у меня не было.

— Я не нарочно тогда так танцевала… Я… я не могу с теми. Не хочу…

Между нами неожиданно образовался проход, по которому я протиснулась к нему, и сразу попала в объятия Альфиюшки.

— Я знала… Я знала, что ты хорошая! — принялась она звонко тараторить. — Дядя Женя, я знала…

Но я, подняв легонькую худышку на руки, слушала только Евгения Даниловича.

— Мне было ясно, что на съемке вы думали только о своей роли. Я слишком хорошо узнал вас, Раюша, за время работы, чтобы подозревать другое. И спасибо, что пришли…

— Но как мне быть? — перебила я его. — Я могу репетировать сколько необходимо, потом тренироваться одна… Неужели нельзя нагнать план картины?

— Может быть, но… погубив картину. Я на это не пойду, Раюша!