Роль, заметная на экране

Я заметила, что ее выпуклые голубые глаза тоже смеются. Мая-художница схватила со стула серебряный браслет и стала внимательно его рассматривать, закусив губу, чтобы скрыть улыбку. Я поняла, что по неизвестной причине они все смеются надо мной.

— Мне нужно узнать о репетиции, — как можно спокойнее заявила я и коротко рассказала о своих затруднениях.

— Подожди у нас, — предложила Лена, нахмурившись и став серьезной. — Все равно без балетмейстера репетировать не будем…

— А гримеры зря хвалились, — отложив браслет, сказала Мая-художница. — Все-таки прежнего вида Рае не вернули.

Тут я заподозрила, что Нэля и Рита, видимо, постарались приукрасить наш разговор с Вадимом. Служить поводом для веселья в каюте у меня не было никакого желания. Я встала и пошла к двери, несмотря на все их уговоры подождать.

Усевшись у окна своей каюты, я стала смотреть на мусор, который всплыл у нашего борта после дождя и все еще держался. Невольно в голову приходили беспокойные мысли о завтрашней съемке, о поведении Анны Николаевны… И еще — было страшно, что я выдала свои чувства Вадиму… Что он подумает обо мне? Я должна была сдерживаться, пока он сам… А тут еще были гримеры, и теперь это вызывает улыбки…

Когда к моему окну протянулась через реку лунная дорожка, я поняла, что за мной никто не придет и репетиции не будет.

Может быть, в конце концов отменили завтрашнюю съемку? Я выбежала из каюты. Спросить было не у кого. Все спали.

«Неужели Анна Николаевна забыла обо мне? Нет, это невозможно! — думала я. — Так почему же она предпочитает заниматься совсем необязательными для нее делами, а для меня не находит времени? Неужели она так боится разговоров о нашей «семейственности»? Но кто же упрекнет ее за это накануне моей первой съемки? Неужели она не понимает, что завтра первый день моей первой в жизни работы?»

Усевшись с ногами на койке и укутавшись одеялом, я стала с надеждой смотреть в окно на едва заметные облака, мечтая, чтобы к утру они превратились в тучи и съемку отменили.

Была такая тишина, что слышался плеск волн на быстрине посреди реки. Я то перебирала в памяти события дня, то испуганно думала о завтрашнем.

* * *

Уже в пять часов утра было видно, какой ясный рождается день, а к семи солнце превратило реку в искрящийся расплавленный металл. Белый пассажирский теплоход «Орлан» в утренних лучах скользил по течению розовой птицей. На отмену съемки не было никаких надежд.

Лена сразу после всегдашних разговоров у двери операторов подошла к моей:

— Рая, проснись!

— Входите, Лена!

— Райка, ты совсем не спала!.. — ахнула она, войдя в каюту. — По лицу вижу. Так, обмотанная одеялом, и проторчала всю ночь?

— Да нет… — начала я.

Но она не слушала. Железки, на которые были накручены светлые волосы, стучали от ее возмущенных движений.

— Ляг сейчас же, несчастная ты девчонка! Хоть полчаса полежи вытянувшись… Погоди, мы с Майкой тебе кофе принесем. Не вставай, слышишь!..

Она выскочила и уже на бегу крикнула:

— Здравствуйте, Евгений Данилович, извините…

Мая-администратор принесла мне в термосе кофе, а Мая-художница — старинные украшения. Пока одна уговаривала меня поесть, а другая жалела, что у меня в ушах нет дырок и серьги приходится подвешивать на нитках, я думала о своем. Через несколько часов я должна танцевать под критическими взглядами многих людей, а я еще не имела понятия, что должна исполнять.

Теперь я мечтала только об одном: чтобы на съемке было поменьше народа.

Но, когда через час я, уже в башкирском костюме и причесанная для съемки, с длинными, до колен, косами, вошла в автобус, там были все артистки кордебалета, хотя в сегодняшней съемке участвовали только я и Анвер.

Анвер был в прекрасном настроении. Он что-то рассказывал по-башкирски, и его ровные белые зубы то и дело сверкали в улыбке. Фатыма, грациозно отмахиваясь рукой, шутливо возражала, а черноглазая Роза смеялась на весь автобус.

На мое «здравствуйте» ответили все, но тут же продолжили свой веселый разговор.

Автобус тронулся. Ко мне пробралась Альфиюшка и, подергав за приплетенную косу, что-то сказала по-башкирски.

— Да, это только для съемки, — наугад ответила я. — Они слегка пришиты к платью, чтобы не мешали в танце…

— Нет, — засмеялась она, — я сказала, что раньше ты была красивее.

Откровенность девочки мало утешила меня. Я вышла из автобуса, не зная, что делать с руками и ногами.

Съемочная группа была уже на месте. Киноаппарат на этот раз распластался как лягушка прямо на земле. Вадим вместе с Васей, лежа на животах, заглядывали в лупу аппарата и о чем-то спорили. Осветители переставляли лампы по указанию толстого Вали. Анна Николаевна сидела на своем алюминиевом стуле. Увидев меня, она призывно махнула рукой.

— Ну что ты вчера подняла такую панику? — встретила она меня упреком. — Сейчас, пока устанавливают свет, можно двадцать раз все успеть…

— Но вы же сказали! Я ждала… — Мне хотелось плакать от обиды. — У нас в училище никогда…

— Не устраивай истерики. Учись владеть собой! — строго сказала она. — Ты уже не школьница. Пора забыть об училище!

Я только вздохнула, и она рассмеялась: