Роль «зрелой женщины», или Чувствительные истории

– То-то, – Анастасия наставительно подняла палец. – Сейчас такое время, что надо и видеть, и слышать, и успевать во все места. Тогда будешь нужна. А нужна именно ты с твоей грацией, трепетностью, мастерством.

Анастасия преобразилась. Из добродушной хозяйки она превратилась в хваткого дельца, знающего, как устраиваются кинопробы, договора и сделки. Обойдя Ирину, она повернула ее к себе, потом опытным взглядом посмотрела на нее в зеркало.

– Я не понимаю, – проговорила Ирина.

– Костю Земскова знаешь?

– Ну?

– Ну и ну, баранки гну. Уже последнему лифтеру известно, что он, молодой и даровитый, надежда страны и киностудии, носится сейчас со сценарием "О зрелой женщине на изломе жизни" и не может найти актрису на главную роль. И что он должен увидеть именно тебя, свою звезду.

– Костя Земсков, такой вихрастый?

– Больше ничего не вспомнишь?

– Лауреат в Каннах, кажется.

– И того с лихвой хватит. Теперь все зависит от тебя. Нельзя допустить, чтобы он выбрал какую-то француженку! У тебя есть русскость, она в искрении глаз, в улыбке, в умном вдохновенном лице. Найди его. Действуй, действуй. Эти люди все решают все в одну секунду. Даже во сне.

Ирина сникла. Просьбы, смотрины! Ну почему ей, талантливой, молодой, надо гоняться за кем-то, жеманничать, умолять?

– Не вздыхай. Надо, значит надо, – поняла ее подруга.

В комнату уже заглядывали разные люди, и уже торопили, но после внушительного ответа хозяйки понимающе исчезали. Ничего не скажешь, Анастасия достойно поставила себя в этом капризном мире. Оборотясь к столам, полным баночек с мазями, краской, пудрой хозяйка принялась за дело.

Это было ее царство. Под ее руками Ирина, свежая, нежная Ирина стала превращаться в строгую и сухую учительницу химии, с обожженным реактивами лицом и полузакрывшимся глазом. Такова была роль в картине, которая снималась с расчетом на фестивальный и кассовый успех. В заключение Настя натянула на нее парик с мышиными прядками над ушами, с хвостиком на затылке и отстранилась, любуясь на свою работу.

– Путная старуха получилась, на страх ученикам. Ха-ха-ха! – и всплеснула руками. – А про юбилей-то мы и не вспомнили, две сороки. Мужу моему, Павлу Николаевичу, сорок лет в субботу стукнет.

– Сорок лет? – ахнула Ирина.

– Сорок, сорок.

– В субботу?

– Приходи помогать. Лучше пораньше, чтобы успеть.

– Приду.

Поднявшись с кресла, чтобы идти одеваться к роли, она обняла Анастасию и прижалась к ней, такой надежной.

– Солнышко мое! Всегда-то обогреешь, обласкаешь. Добрая женщина – это чудо света.

– Давай, Иришенька, с Богом!

К вечеру, после сьемок, Ирина и впрямь разыскала Костю Земскова. Он сидел в буфете с бутылкой пива и воблой, охраняемый негласным запретом на деловые переговоры во время еды. Ирина задержалась в дверях, постояла и… направилась к его столику. Была не была! Сделав первый шаг, она решилась и на второй, подсела на соседний стул. Поняв, о чем речь, Костя стал хохотать, лохматить свои вихры, уверять, что ничего не знает, впервые слышит, тут же проговорился, что думает о нем сутками напролет, покраснел и унесся подальше от этих актрис с их вечными звезными притязаниями.

Несносно, несносно!

По приходе в порт Клим занялся обычной передачей груза. Таможня продержала его недолго, часа полтора, и получилось это случайно, потому что одна смена таможенников уходила в отпуск, а другая ни за что не приняла бы незавершенку. Клим расценил это, как знак удачи. Солнце едва посмотрело на запад, как появился заказчик, кавказец с плечами тяжеловеса; команда его черноголовых подручных называла его босс. Он принял груз и рассчитался. Клим сдал деньги в бухгалтерию.

За другую партию груза, станки и тяжелую технику, которые разгружал портовый кран, отвечал второй помощник, Клим туда и не смотрел. С заявлением об уходе он направился в здание пароходства к начальнику порта. В кабинете шло совещание рыбаков. Он сидел в приемной. Из диспетчерской доносились переговоры капитана рейда с подходящими кораблями «Швартуйтесь правым бортом». По коридору ходили женщины-служащие. Некоторых он помнил, других уже не узнавал, за семнадцать лет милые девчушки, с которыми перемигивался молодой мичман, стали дамами, лица их надели совсем другие выражения.

Наконец, совещание окончилось.

– Александр Николаевич, вас дожидается старпом Ковалев, – доложила секретарша.

– Пусть войдет, – отозвался усталый голос.

Клим вошел и положил перед начальником свое заявление. Прочитав его, тот посмотрел на Клима помаргивающими выпуклыми глазами, потом нажал кнопку переговорного устройства.

– Капитана "Панаёнкова " ко мне срочно! А ты садись, садись. Поговорим-покурим.

Нечасто увольнялись люди столь заслуженные люди, да с такой выгодной и почетной морской работы. Вскоре явился капитан. Они обменялись рукопожатиями.

– Ознакомься, Васильич,– начальник кивнул головой на рапорт Ковалева.

– Да знаю, знаю.

– Что знаешь? Не можешь справиться? Мужик глупость делает, а ты руками разводишь?

Николай Васильевич действительно развел руками.

– Не могу. Уходит.

– Он у тебя в своем уме? В такое время списываться на берег!