Ролан Барт. Биография

Следы этого живописного и графического воображаемого и его вклада в новое осмысление письма присутствуют во всех текстах этого периода. «Удовольствие от текста», целиком написанное летом 1972 года, предшествует «Вариациям на тему письма» и тексту об Андре Массоне и следует сразу за первой статьей о живописи Рекишо. С 1 июля по 24 августа в Юрте Барт много читает для этого проекта (преимущественно тексты Сержа Леклера, чья книга «Снять маску с реальности» вышла за год до этого, Фрейда, Ницше, а также романы Соллерса и Северо Сардуя), при этом подолгу занимаясь живописью. В «Удовольствии от текста» мотив нечитаемости принимает иное направление, к которому, впрочем, апеллируют изыскания в области нефигуративного и абстрактного, – в сторону освобождения из тисков фразы. Стремление современных художников уничтожить искусство становится одной из модальностей самого искусства, которая, согласно Барту, принимает три формы: либо переход в другой медиум, когда художник становится кинорежиссером или писателем, писатель – художником, либо развитие дискурсов, превращающее искусство в его критику, либо окончательное расставание с письмом. Чтобы не пойти по третьему пути, Барт экспериментирует с двумя первыми, хорошо сознавая, что у этих подрывных программ, подобно авангарду, всегда кооптируемых системой, есть свои пределы. Для этого нужно выйти за рамки парадигмы подрыва и найти возможности для уклонения, неожиданную альтернативу (такую, как, например, смех у Батая).

Понятие «текста», теорию которого Барт по-настоящему разрабатывает именно в этот момент, летом 1972 года (в «Удовольствии от текста» и в статье «Текст» для «Универсальной энциклопедии», которую он пишет в августе), впрочем, происходит из встречи живописи и письма. Определив текст как «ткань», он отказывается делать из него завесу, за которой скрывается смысл. Он отдает предпочтение переплетениям материи, идее нитей, образующих потенциально бесконечные сцепления. Субъект исчезает в них, «подобно пауку, растворенному в продуктах своей собственной секреции, из которых он плетет паутину»[933]. Тот же неологизм предлагается для того, чтобы связать теорию текста с гифологией (hyphos как ткань, вуаль, паутина). Текст сближает с живописью не только омонимия полотна (toile) и паутины (toile), но и мысль о том, чтобы читать письмо не ради того, что оно означает, а ради его способности производить знаки. Поэтому письмо должно не присваиваться социально-профессиональными и институционализированными группами, а стать местом для «частного практика, каким был – и может быть в освобожденном обществе – любитель»[934]. То, что делает разные виды искусства неразличимыми или сближает их в одной и той же практике, – это абстракция, продолжающая рассуждения о незнакомом языке из «Империи знаков». Она также может соответствовать смешениям звуков, отмеченным одновременно и позитивными связями, и дисконтинуальностью (отсутствием фразы). Все связано: возвращение к телу и руке подводит к мысли о письме как материальном производстве знаков, которая уравнивает его со всеми другими художественными практиками. Это свободное искусство избавляет от ряда ограничений, в частности от ограничения, налагаемого непрерывностью. Еще подчиненное фразе, творчество Барта окончательно порывает с ровной и гладкой аргументацией. Форма «Удовольствия от текста» возвращается к фрагментарности «Мишле», даже не прибегая к заголовкам, придававшим параграфам сходство с картинами. Вместо того чтобы упорядочивать их «рационально», Барт использует «глупый», произвольный и очевидный, алфавитный порядок (тот же самый, к которому он чаще всего прибегает для раскладывания карточек в своей картотеке): принцип движения в «Вариациях на тему письма» и «Ролане Барте о Ролане Барте». Так он индивидуализируется, уступая своим вкусам и мелким особенностям.