Ролан Барт. Биография

Присутствие матери Барта в первом ряду в зале № 8, в котором собралось множество приглашенных на его инаугурационную лекцию (в отличие от обычных лекций, открытых для всех, на инаугурационные лекции в Коллеж де Франс пускают по приглашению), может выступать символом этого года, когда присутствие трансформируется в отсутствие, полнота – в нехватку. Не называя ее напрямую, Барт отдает ей дань уважения, говоря о единственном законе желания и о том, что всего себя отдает матери.

Мне бы хотелось, чтобы слово преподавателя и его уяснение, неразрывно сплетаясь, стали подобны игре ребенка, резвящегося подле матери, то убегающего, то вновь возвращающегося к ней с каким-нибудь камешком, шнурочком и тем самым очерчивающего вокруг некоего центра спокойствия игровую территорию, внутри которой сам камешек или шнурочек значат неизмеримо меньше, нежели то рвение, с которыми они приносятся в дар[1066].

Барт говорит о пространстве, образованном аффектами, альтернативе тому месту господства, которым часто может оказаться среда преподавания. Но тем самым он также выражает страх разлуки: шнурочек отсылает к игре внука Фрейда с катушкой ниток, fort-da, при помощи которой ребенок возвращает себе то, что у него отобрали. Но еще он отсылает к тексту Винникотта, несколько раз процитированному Бартом во «Фрагментах речи влюбленного» и ставшему важной референцией для него в этот период: «Я объяснил матери, что ее сын страшился расставания, которое пытался отрицать при помощи игры с веревочкой, подобно тому как отрицают разлуку с другом, пользуясь телефоном»[1067]. Отсылка к психоанализу призвана не столько дать объяснение, сколько показать во всей его полноте аффективное пространство, в котором возможен дар в любых его формах. В первом наброске «Лекции» Барт добавляет: «Я искренне верю в то, что у истока любого преподавания следует помещать аффект». В итоговом варианте он заменит «аффект» на «фантазм», видимо, чтобы не слишком выставлять напоказ свое чувство, чтобы спроецировать желание в будущее. Остается картина, «мирная» сценка с ребенком, безмятежно играющим подле матери.

Инаугурационная лекция – это событие. Через два дня о ней рассказывает Le Monde, приведя отрывки из речи Барта и прокомментировав атмосферу: «Хотя они и служили подтверждением светского характера инаугурационной лекции, присутствующие заставили выступающего немного слукавить: по его словам, Коллеж де Франс был местом „вне-власти“, а писатели, перестав быть „хранителями высших ценностей“, больше не могут „выходить на парад“»[1068]. Роб-Грийе, Надо́, Клоссовски, Соллерс, Кристева, Булез, Тешине, Кордье, большинство студентов семинара, все близкие люди – все там, равно как и большинство профессоров Коллежа. Вечером друзья собираются на праздник на улице Николя Уэля к Юсефу Баккушу[1069]. Несмотря на порой возвращающееся чувство, что он самозванец, несмотря на критику за тезис «язык – фашист», которая его задевает, Барт ценит этот торжественный и дружественный момент признания.