Ролан Барт. Биография

В семнадцать лет он успешно сдает первый экзамен, несмотря на все еще тяжелые материальные условия. Он зарабатывает деньги на походы в театр или на концерты регулярными частными уроками. Он всегда рад заново открывать «эту чудесную страну солнечного света и тепла»[167], Юго-Запад, близкий и родной, где он делит время между долгими прогулками на велосипеде, «который, за отсутствием лиры, позволяет мне посещать очаровательные места»[168], музыкой и литературой. Планируя издавать журнал вместе с товарищами по лицею – «который, разумеется, так никогда не увидел свет»[169], – он готовит пастиш «Критона», скорее даже пастиш пастиша, образец которого дает Жюль Леметр, меняющий концовку классического произведения, стилю которого он подражает[170]: так, у Барта Сократ получает дополнительную жизнь благодаря совместному действию вина и фиг. Опубликованный в L’Arc в 1974 году, в специальном выпуске, посвященном Барту, этот текст, полный юмора, – образец духа классического лицея, который на жаргоне называли «школярским». «Федр говорит: „…а как же История?“ – „История? – спрашивает Сократ. – Ничего, Платон все устроит!“» – и тянется к блюду с фигами. Барт комментирует различные слои, сошедшиеся в написании этого первого текста: самый очевидный – учебная культура филологических классов, в то время считавшихся «благородными», где учили писать на французском языке, очень далеком от разговорного, который был в некотором роде переводом с древних языков; он передает «цивилизованное» отношение к Греции, к которой лицей не воспитывал никакого специфического пристрастия: «Надо было закончить лицей, чтобы догадаться по другим источникам (некоторым местам у Ницше, нескольким статуям, нескольким фотографиям из Нафплиона или Эгины), что Греция могла быть еще и сексуальностью»[171]. Второй слой – подростковое чтение: никаких ссылок на авангард, ни Батая, ни сюрреализма, ни Арто, только «Жид, один лишь Жид среди беспорядочного чтения, в котором перемешались Бальзак, Дюма, биографии, второстепенные романисты 1925 года и т. д.». Третий слой – это снова детство и Юго-Запад, фиги из семейного сада в Байонне, маленькие и сморщенные, то засохшие, потому что недозрелые, то гнилые, потому что перезрели. Можно увидеть в этой всегда неправильной степени зрелости косвенную оценку юношеской попытки писать, так и оставшейся на полях школьных упражнений.

Зато он придает большое значение своему первому роману. Учась в первом классе, они с Филиппом Реберолем много говорили о своих замыслах. В романе Ребероля, который Барт анализирует в длинном письме от 14 апреля 1933 года, написанном во время пасхальных каникул, изображен честолюбивый персонаж, терпящий одно поражение за другим. Произведенный в литературные критики, Барт советует своему однокласснику «убить [сво]его друга Сержа как можно раньше, он не сможет выдержать этих непрерывных провалов». Затем он представляет собственный замысел, уточнив для начала, что его герой – это не он сам, пусть даже детали романа позаимствованы из его собственной жизни, какой она была бы, останься он жить в Байонне. Он выводит в романе молодого провинциала по имени Орельен Паж: «Его семья, по сути дела, буржуазная, принадлежащая к провинциальной аристократии, к „добропорядочной“ среде. Дух этой среды, тиранический, лицемерный и такой типичный для буржуазной морали, воплощен в бабушке Орельена (никаких личных аналогий; вовсе нет: моя бабушка остроумна, и ей чужды чувства и принципы мадам Паж; но нужно, чтобы между антагонистами была большая разница в возрасте)». Молодой человек охвачен революционными устремлениями, которые не сочетаются с его средой и заставляют его вступить с нею в конфликт. «Он хочет ее покинуть, но его держит мать, которую нельзя ни взять с собой, ни оставить, и те самые семейные и социальные законы, которые заставляют его так страдать, но которые он не в силах нарушить». Затем он встречает молодую женщину, Элен Манори, еще больше мешающую ему порвать с обществом, в котором он обречен жить…

Отсылки очевидны, как и у Ребероля: прежде всего это Бальзак, затем социальный французский роман 1920-х годов, провинциальный вариант романа воспитания, каким он предстает у Робера Эстонье, Жоржа Дюамеля, Анри Бордо или Жака де Лакретеля и, конечно, Франсуа Мориака. Барт, впрочем, уточняет в конце письма, что в описании поединка молодого человека с обществом он опирался на романиста, которого он «очень любит, Рене Буалэва», который «изобразил, в каком постыдном рабстве оказывается при вступлении в брак „благовоспитанная девушка“. Я хотел показать, что это обязательство верно и для молодых людей»[172]. Что касается сюжета и отношений героев, любопытна верность героя своей матери и конфликт с бабушкой, недостаточно драматический в нарративном плане. Барт месяцами работает над романом и окончательно бросает только в следующем году, когда собственное развитие слишком сильно отдалило его от персонажа. 1 января 1934 года он пишет Филиппу: