Ролан Барт. Биография

Характер этого описания пейзажа, как и все, что относится к природе и растительности, – совершенно особая черта в его переписке этого времени, но и впоследствии он будет внимательно относиться к любому цветению, к малейшим изгибам ландшафтов, в которых оказывается. Ему пришлась по вкусу эта местность, которую он находит прекрасной, с ее бледным небом, горами, покрытыми снегом, когда горизонт кажется шире, чем есть на самом деле. Топография местности, как и тот факт, что он уединился здесь с матерью и братом, придает этому пребыванию все признаки регресса в детство, в защищенное место, светлое и спокойное, «гошокиссим» дома в Байонне. В это время Ролан также тесно общался с младшим братом, который видел его редко, когда тот учился в лицее в Париже, а свободное время проводил на улице с товарищами, и с которым будет в дальнейшем разлучен в течение почти всей войны. Оба впоследствии постоянно вспоминали об этом, как вспоминают счастливые дни и мгновения, проведенные вместе. Итак, несмотря на ту резкую перемену, которую вносит в его жизнь этот первый приступ болезни и отделение от мира, это еще и неожиданный рецидив детства, превращающий его в постоянный и неизменный горизонт, а не в ностальгию по утраченному миру.

Чувства Барта в бедусском заточении не всегда такие уж гармоничные. В октябре он поехал в Париж, чтобы сдать экзамен на бакалавра, но двери подготовительных классов перед ним захлопнулись из-за обязательного медицинского осмотра, направленного на то, чтобы не допустить туберкулезных больных в Высшую нормальную школу. Филипп Ребероль поступает в ипокань в лицее Людовика Великого, в класс, насчитывающий 70 мальчиков, куда в виде исключения допущены несколько девочек, и рассказывает Барту о своих преподавателях – Пьере Клараке, Альбере Байе, Артуре Юби (по истории), а Барт признается в обеспокоенности своим будущим. Он подумывал было поступать в Школу хартий, но отказался от этой идеи, потому что пришлось бы заниматься регулярно и в плотном темпе подготовительного класса, что не позволяло его состояние здоровья. Он записался на первый курс юридического факультета, но продолжал интенсивно заниматься латынью по книгам, которые посылали ему друзья. Барт читал Мориака, Бальзака («Крестьяне»); «Обломки» Жюльена Грина показались ему слишком затянутыми: страдания автора вроде бы должны были его тронуть, но у него нет такого же чувства вины; католицизм Грина оставляет его равнодушным. Он читал также «Бой с ангелом», последний роман Жироду, вышедший в 1934 году, Монтерлана, «Божественную комедию» и в особенности Жида, чьи «Тесные врата» произвели на него неизгладимое впечатление. Он обожает Кэтрин Мэнсфилд, но признается, что «Братья Карамазовы» его разочаровали. Еще он читает романы об Арсене Люпене. Периоды эйфории сменяет уныние. Так, 23 июля он пишет: «С тех пор как я болен, моя жизнь стала гораздо интенсивнее, гораздо ярче. Если хочешь, я начал лучше осознавать мое ‘я’». 9 августа у него более мрачное настроение:

Моя юность была лишь длинной чередой трудностей, с каждым годом все более трагических, и я не знаю, поверил бы ты моему рассказу, так много было бы в нем романического и драматического. Я думал, что одно несчастье отгоняет другое и что моя болезнь избавит меня от других мучений, до сих пор я мог на это надеяться. Но я вынужден спуститься с небес на землю: снова борьба и отныне уже без физических сил, хотя они продолжают тратиться в этой игре. […] В моей жизни есть очень могущественный фактор, скажем так – неприятности, хорошо объясняющие факты моей моральной, а теперь и физической жизни.

Когда читаешь переписку, видно, как именно в это время зарождается склонность к жалобам, которую немногие личные события смогут позднее изменить или сгладить. Все понимают – он понимает, – что у него развивается психология больного, его все беспокоит, он проводит время, наблюдая за симптомами, в поисках корреляций и заключений. Смертельный исход очень многих случаев заболевания туберкулезом, даже в ту эпоху, пробуждает в нем страх смерти, который может успокоить только способность творить.

Но усталость, необходимость много лежать, неясные искания мешают писать. 6 ноября 1934 года он рассказывает Реберолю о муках, которые вызывает у него эта жизнь: