Ролевик: Кицурэ. Сталкер (СИ)

- Он в единении, не достучимся. Память есть?

Лоатто коротко кивнул, продемонстрировав составную амулетную брошь.

Дальше объяснять не требовалось. Каждая брошь разбиралась на три части, позволяя запечатлеть в сносном качестве небольшой отпечаток места. Шесть амулетов, выложенных вокруг помоста, соберут достаточно слепков для моделирования объёмной высокодетальной картины, включая плотность материалов, его вид, структуру, давность, расположение. Очень редкие амулеты, работающие на абсолютно непонятных принципах, - патриарх как-то вскользь упомянул, что достались ему ещё от пра-пра-пра-прадеда, со времён едва ли не основания Анклавов.

Впрочем, артефакты работали. Шесть синхронных искорок отмигались затейливой серией вспышек, сигнализируя об окончании работы.

Собрав амулеты обратно в броши, напарники всё же принайтовали внука старейшины к столбу. Немножечко вниз головой, но это не страшно. Чуток перетянули путы и до хруста оттянули ошейником назад шею, ничего, чай, не помрёт. А помрёт - ну и ладно, мусора не жалко.

- Тебе не кажется странным, что его жёны молчали?

Кётукко пожал плечами:

- Мог просто запугать их до полусмерти. Или угрожать чем-нибудь более серьёзным.

- Неужели даже роду своему не могли сказать? - Лоатто просто отказывался верить.

Хотя ему позволительно - третий десяток только-только начался, да всего два года в Тенях, откуда ему знать подноготную кланов? Впрочем, Кётукко и сам-то ненамного старше. Только вот ещё успел застать время межклановых разборок.

- Клятвы, например, или что-то, что способно заставить весь род отречься от клана и очиститься только через ритуальную смерть... Вариантов много, Ло. И о многих из них лучше даже не догадываться.

Боец слегка хлопнул напарника по плечу, заставляя отвлечься от обдумывания полученной информации:

- Давай сейчас наскоро прочешем имение, может, ещё какие улики найдутся? А там, глядишь, и этот кусок мяса соображать начнёт.

И два бойца Тени, разделившись, отправились в путь: один осмотреть пристройки, другой - изучить основное здание.

Сознание возвращалось медленно, с каждым ударом сердца отдаваясь нестерпимой болью где-то в области затылка. Шум крови в ушах - давящий, словно стремительный поток несётся рядом с головой. По лицу, горящему содранной кожей, стекает что-то густое, липкое. Внутри черепа всё гудит, тошнота подкатывает к желудку, но блевать нечем - три дня из пищи были только вино и серая пыль. Даже желчи не наберётся столько, чтобы хоть немного вытолкнуть из себя.

Веки кое-как открылись, позволив через узкие щёлочки осмотреться.

Холл. Угол обзора... Необычный. Ноздри улавливают знакомый аромат чужой крови. Тончайшие оттенки, обильно сдобренные гниением. Вот самый свежий, ему около полунедели - служанка. Кнут, сплетённый из тонких металлизированных нитей, и лишь по недоразумению названный плетью, снимал розовую кожу с лёгкостью, не снившейся ни одному мастеру-кожевнику. О, как она кричала, эта забавная человечка, как призывала богов, не в состоянии понять, что блокирующий ошейник начисто глушит любые виды связи, кроме голоса, да и тот можно услышать - лишь на расстоянии нескольких ярдов. Как же она хрипела, захлёбываясь кровью, уже сорвавшая связки, но всё равно упорно продолжая попытки соскочить со столба, вывернуться из пут. Её страх и боль были такими вкусными и питательными, что ему ещё нескоро вновь захочется отведать тёмных энергий.

Хорошая была служанка, жаль только, что не удалось напитаться впрок - обезумевшая женщина просто свернула себе шею, сумев-таки освободить руки из кожаных петель. Теперь она лежит под яблонями в северной части сада, среди десятка её предшественниц.

Чуть слабее тягучий аромат крови кицунэ. Эйлессэ. И плотно переплетающийся с её кровью запах Луаннэ. Из них он выплеснул не так уж и много красной руды, заставляя ласкать друг друга у него на глазах. Вид супруг, покорно извивающихся под ударами плети, почти вернул ему мужскую силу, - слабые, беззащитные кицунэ, с исполосованными спинами - вид возбуждающий настолько, что даже организм, пропитанный серой пылью, начал просыпаться. Генно нимало не остерегался острых углов своего поведения в отношении к жёнам: тщательно задокументированные факты их унижения, получи события огласку, заставят их покончить с собой - такие грязные женщины никому не нужны, и кланы отвернутся от этой ветви своих детей, сами вынужденные уйти в добровольное изгнание за Стену.

Но тогда ему всё же не удалось как следует насладиться телами полубессознательных жён - восставшая несгибаемым штандартом мужская гордость после пары движений вернулась в обычное вялое состояние гнилого корешка, дряблого и безжизненного. Чего ему тогда стоило не убить измученных жён, только боги ведают. Он подсознательно не мог себе позволить и мысли о том, что не в женщинах дело, а в отраве, пропитавшей тело, разрушающей разум и душу.

Краткий миг воспоминаний отступил, притупив боль, позволяя осмотреться и понять, где он находится.

И увиденное его нисколько не радовало.