Ром

«У меня еще хватит сил, чтобы прийти и сказать вам, — гордо пишет он министру юстиции, мсье Бонневэю, — что я не желаю ни вашего милосердия, ни вашего снисхождения. Если мера, которую вы сейчас собираетесь принять, — это милость, то мне она не нужна. Если я должен испытывать к вам благодарность за ваш поступок, то он мне не нужен. С тех пор как я вступил в борьбу за существование, в моей жизни не было дня, когда я не боролся бы с людьми из вашей партии и вашей касты. Я унаследовав эту ненависть от своего отца, от отца моего отца, от всех более чем двадцати поколений пращуров, боровшихся против своих угнетателей… Абсолютная уверенность в конечной победе — вот что придает мне смелости в моем сопротивлении до последнего. И я буду оказывать сопротивление еще и потому, что живет в деревушке Перигора одна очень старая, очень бедная женщина, и ежечасно и ежедневно она молится за своего сына, потому что мой сын, моя жена и тысячи моих товарищей по работе доверяют мне и оказывают самую горячую поддержку. Ради них, ради тех, кого я люблю, ради меня самого, ради моего прошлого, на котором нет ни пятнышка, нет ни единого дня, прожитого без труда, — я не имею права принимать милостей от вас».

Жизнь этого человека озарили несколько женских улыбок.

Сколько же лет минуло с тех пор…

Ему наконец-то разрешили уехать в частную клинику, под постоянным надзором двух полицейских инспекторов (которым он платил из собственного кармана). Но непостижимой властью своего обаяния Гальмо сумел приручить и их. Так, друзья, приходившие навестить его в частную клинику на улице Рибера, видели, как оба телохранителя наперебой старались услужить ему: один стучит на машинке рукопись книги «Жил меж нами мертвец», которая вот-вот должна уйти к издателю, другой сейчас побежит за дровами… По вечерам Гальмо развлекает их как мальчишек воспоминаниями о жизни в джунглях…

В один прекрасный день приезжает к Гальмо одна из его сестер, преподавательница лицея в XN… Она бросила провинцию, чтобы окружить заботой «старшенького», стирать ему рубашки и носки… Она столкнулась у него с гостьей, смиренно ей поклонившейся. А Жан поведал ей, что это… ну, предположим, Жанна-Мари… женщина, которую он любил, и вот она пришла предложить вернуть ему украшения, которые он подарил ей когда-то…

И Гальмо предается воспоминаниям…

Жанна-Мари.

Она была простой продавщицей газет. Возвращаясь из Гвианы, он всегда проходил мимо ее киоска и останавливался поболтать с нею минутку-другую. Как-то раз, все думая о ней, он привез ей оттуда несколько попугаичьих хохолков и высушенное чучело колибри. Но Жанна-Мари куда-то исчезла…

Потом как-то вечером Гальмо, любивший прогуливаться, затерявшись в толпе, встретил ее на площади во время ярмарки. Она была любовницей ярмарочного борца. Ее взял на содержание автомобильный фабрикант. Долгие годы, прожитые среди каторжников, бесследно не проходят. В гороскопе Гальмо мы уже читали: «Вкус к богеме и своеобразным натурам». Наверное, Жанна-Мари напоминала ему о Ницце и том «Раскаленном бале», в котором вполне могла бы принять участие и сама… И вот с тех пор — каким, должно быть, отдыхом для богача, депутата, изнуренного работой, но и — для человека с большим сердцем простолюдина были нечастые приходы в ярмарочный фургончик, чтобы перекусить на скорую руку грубым соленым бифштексом и запить стаканчиком красного винца вместе с прекрасной Жанной — Мари и ее дружелюбно посмеивающимся ярмарочным силачом…

Вот так-то! Эта женщина не предала, в отличие от стольких друзей… Его сестра, скрыв лицо под черной вуалью, опустив голову, глотала слезы…

Второй запрос о временном освобождении из-под стражи — 10 октября 1921 года. Третий — в конце декабря. Все, от кого это зависит — эксперты, синдик, — настаивают: прояснить дело без присутствия Жана Гальмо невозможно.