Роман

– В студенческие годы я учился не поднимая головы, попросту говоря, ничего не видел, кроме учебников да заспиртованных лягушек… Но я отвлекся. Месяц прошел. Бодрый, полный сил и надежд, я, как вы понимаете, вернулся в университет, и вот тут-то и началось самое страшное. Я вдруг почувствовал, что моя абсолютная вера в Науку поколеблена и по моим былым убеждениям пролегла этакая узенькая трещинка. А в нее, в эту трещинку, лезет всякая всячина самым бессовестным образом. И что самое страшное – лезет не спросясь, помимо моей воли! Если раньше я был уверен во всем, то после моей любовной истории уверенность стала не столь абсолютной. Этот случай напугал меня на всю жизнь. Каждый раз, когда рядом оказывалась женщина, способная мне понравиться, я испытывал священный ужас. И дело тут было вовсе не в страхе за биологию, за мою карьеру. Я, друзья мои, боялся того изначального хаоса, который привнесла в мое сознание женщина. И все последующие десятилетия я тщательно заделывал ту самую трещину. И я заделал, зацементировал, заштукатурил. Но…

Он внимательно посмотрел на молодых и сказал:

– Но сейчас я не против этой трещины. Даже более. Я впервые, пожалуй, жалею, что я заделывал ее все эти годы!

– Браво! – воскликнула тетушка. – Браво, Николай Иванович!

– Да. Я впервые увидел… – он задумался на мгновенье, – любовь. Признаться, я недолюбливаю это слово. Оно обтрепано и опошлено человечеством. Но сегодня я увидел Любовь. И в этом помогли мне Татьяна Александровна и Роман Алексеевич. Раньше каждый раз, когда я видел жениха и невесту, готовящихся вступить в брак, меня охватывал страх. Все тот же, хорошо знакомый, пережитый мной доподлинно. Теперь же я… совершенно не боюсь.

Он рассмеялся, и за столом тоже засмеялись.

– Более того! – продолжал Николай Иванович с оживлением. – Я, пожалуй, рискнул бы оказаться в положении Романа Алексеевича!

Все громко засмеялись.

– То есть – стать Таниным женихом? – спросил хохочущий Антон Петрович. – А-ха-ха! Ай да Рукавитинов! Седина в бороду и бес – в ребро! Ха-ха-ха!

Роман и Татьяна тоже смеялись.

– Да нет же… вы меня не поняли, – улыбался Рукавитинов. – Я же не в прямом смысле, а косвенно…

– Косвенно. А-ха-ха-ха! – откинулся назад Антон Петрович, хохоча так, что отдавалось в неблизком ельнике.

– Николай Иванович, какой вы молодец! – восклицала тетушка, вставая так, что стул опрокинулся, и с бокалом в руке направляясь к Рукавитинову. – Вы сказали так прелестно, так трогательно, и за это, позвольте…

Она подошла к нему и поцеловала.

– Браво, Лида! – зааплодировал, вставая, Антон Петрович.

– Браво, браво! – закричал Красновский, тоже аплодируя.

– Друзья, но дайте же ему закончить! – вступилась Красновская.

– А что заканчивать, заканчивать-то нечего… – бормотал Клюгин, средь общего шума наливая себе вина.

Несколько смутившись от тетушкиного поцелуя, Рукавитинов поднял бокал.

– Тихо, друзья! Silence, mes amis! – махнула рукой Красновская.

– Как славно, как все славно! – повторял Куницын.

– Вот они, крутояровские сюрпризы! – тряс головой Антон Петрович, простирая руки над столом. – Пою тебе, бог Гименееей!

– Антоша. Немедленно прекрати! – потянула его за рукав тетушка. – Мы все слушаем Николая Ивановича. Все!

– Silence! Je vous en prie! – требовала Красновская. Наконец, когда относительная тишина установилась, Рукавитинов сказал, поднимая бокал:

– Позвольте мне провозгласить тост за счастье молодых.

– И за ваше избавление от фобий! – резко вставил Клюгин.

Все засмеялись и потянулись бокалами к Рукавитинову. Роман подошел к Николаю Ивановичу и, глядя в его мягкие глаза, сказал:

– Я люблю вас, Николай Иванович.

Рукавитинов обнял его левой рукой и поцеловал, шепча:

– Счастья, счастья вам, голубчик… – Бокал его накренился, вино пролилось на стол.

Чокнувшись, они выпили.

– Эх, хорошо! – воскликнул Красновский, отерев губы салфеткой. – Кому невеста годится, для того и родится, Роман Алексеевич! Ну а когда же свадьбу думаете справлять?

Все посмотрели на Романа.

Роман поставил пустой бокал на угол стола, подошел к Тятьяне и взял ее за руку. Она встала и посмотрела ему в глаза.

Мгновенье они смотрели друг на друга, затем Роман произнес:

– Наша свадьба будет завтра.

Всеобщее удивление было недолгим: через секунду все с ликованием приветствовали молодых.

– Отлично, Рома! Виват! – кричал Антон Петрович. – Сыграем, сыграем свадебку, да такую, что слух о ней пройдет по всей Руси великой!

– Виват, виват! – вторил ему захмелевший Красновский. – Роман, душа моя! Все мои погреба – к твоим услугам. Для вашего с Танюшей счастья ничего не жаль! Urbi et orbi!

– Дети мои, дети мои! – возбужденно разводил руками Куницын. – Завтра, конечно завтра. А когда же! Непременно завтра!

– Завтра! Завтра! – хлопала тетушка в ладоши.

– То есть не завтра, а сегодня, – пробормотал Клюгин, глянув на небо. – Скоро светать начнет…

Все тоже посмотрели на небо. Оно уже побледнело, а на востоке, над лесом, подернулось нежно-розовой дымкой.