Роман без героя

– Алчности многовато? – попытался угадать мысль ведущего научного сотрудника руководитель «шарашкиной конторы». – Зависти, матери всех порокв…

– Это есть, разумеется, но тут ОН не виноват, – улыбнулся Волохов. – Это черты приобретённые хомо-сапенсом, скопированные им с худших образцов Нижнего Мира. Я о другом противоречии. Душа человека бессмертна, а тело, оболочка биологическая никакой критики не выдерживает. До 90 если в одряхлевшем виде дотягивает, то радуются все, как дети. А чему радоваться, когда там болит, тут болит и котелок уже не варит… Дрянь тело наше. Дрянь, Миша. Что ему присуще? Болезни, непрочность, хрупкость, ненадёжность, в воде тонет, в огне горит… Короче, сплошные неприятности, а не тело. Вот сварганить бы его из какого-нибудь сверхпрочного полистирола, или как он там у химиков называется, – и живи себе лет пятьсот, как древние пророки жили, радуйся… Это я понимаю.

– А я – нет! – допив свой коньяк, отрубил Бергман. – Старение мозга – это проблема Института мозга. Зачем тебе страна трёхсотлетних маразматиков, а? Какие из выживших из ума стариков с вечными телами активные индивидуумы? Заменить мозг компьютером? Так это будет робот, а не человек.

Бергман щёлкнул пальцами, подзывая к себе официанта с подносом напитков. Он взял два стакана виски, нетвёрдой рукой передал один из них Волохову.

– Знаешь, Игорь, что в нашем деле главное? – спросил Михаил Исаакович и сам же ответил на свой вопрос. – Главное для учёного не прибавлять мировой скорби! Это как врачу – не навреди пациенту. Раньше человек боялся попасть в рабство, а теперь боится стать роботом!

И Бергман коротко хохотнул.

– А ты, я знаю, знаю, неслух, – шутливо погрозил Бергман Игорю Васильевичу, – всё на свою тему, бесперспективную и безденежную, увы, тему одеяло тянешь… Стволовые клетки – это звучит гордо. А что там в твоей умной головушке забродило – так это фэнтези от перенапряжения. Выпей, Игорь, как говорит аспирант Чуркин, «на расслабоне» – и удали из своего мозгового процессора всё, что мешает стволовым клеткам. Ты меня понял, дружище?

Волохов отодвинул от себя стакан с виски и спокойно, как уже давно для себя решённое дело, сказал:

– Михаил Исаакович, я выхожу из темы. Уверен, что мы вот-вот начнём биться лбом о стену. Ведь впереди – тупик.

– Это стволовые клетки – тупик? – воскликнул Бергман так, что обернулись коллеги, сидевшие в большом колонном зале за дальними столиками. – Побойся Бога и Минобрнауки! Такие ошеломляющие результаты – это «тупик», по-твоему?

– Тупик, – упрямо повторил Волохов. Потом залпом выпил виски и по-английски, не прощаясь, удалился из благородного собрания.

…Ещё задолго до того, как российская пресса раструбила, что известные актёры, решившиеся получить вторую молодость с помощью стволовых клеток младенцев, умерли от скоротечного рака, Игорь Владимирович призывал руководство «шарашкиной конторы», как он называл своё НИИ, по выражению самого Волохова, «наглухо и без срока давности», закрыть эту «перспективную тему». То есть закрыть «не до лучших времён», а навсегда, как опасную для жизни пациентов. Теория, считал он, не выдержала главный экзамен – экзамен самой жизнью. Но авторитетному Михаилу Исааковичу Бергману, у которого и в прошлую эпоху утопических идей, и нынешние времена идейного вакуума, всегда «там, на самом верху», были влиятельные связи, удалось доказать, что к смертям известных русских актёров стволовые клетки не имели «ровным счётом никакого отношения».

– Себе, Миша, не соврёшь, – тогда сказал ему Волохов. – Ты же лучше меня знаешь причину. Биосфера не приняла такую методу. Не с клетки нужно начинать, которая умирает от подобного насилия над генетикой.

– А с чего же, по-твоему?

– С Атмана.

– Это с души, которая, кажется, так называется в индуизме? Так, что ли? – не скрывая сарказма, парировал Бергман. – Слышали мы эти сказки ещё в прошлой формации, когда считалось, что Бога нет, а есть только правящая партия. Идея! Пусть и утопическая. Атман, так сказать. И этот Атман – вечен. Плодотворная идея, мол, бессмертна. Это только тело подвержено рождению и смерти. А для Атмана, дескать, тело – второе дело. Ведь Маркс умер – атман его, марксова идея то бишь, жива… Тело Ленина умерло, труп его, доказывая реальность этой мысли, по сей день лежит в мавзолее, в центре Москвы, а идея, – что бы так же вечно жила моя мама! – жива… Гитлер весной 45-го сдох, а его человеконенавистнические идеи сегодня дали такие пышные всходы, что я, пожалуй, готов поверить в любой твой бессмертный атман.

Михаил Исаакович вытер большим клетчатым платком вспотевшую загорелую лысину, которая всегда потела при волнении своего хозяина, и закончил тираду:

– Только вот, гражданин альтруист, я готов поддержать тебя на учёном совете, но, боюсь, к этому не готов сам совет.

– Я докажу… – начал было Волохов, но академик перебил его.

– Я – это «эго». Центризм только хорош для политических партий. Эгоцентризм в российской науке не приветствуется, дорогой мой.