– Простите, – извинился я. – У нас в семье давно все чихают. Еще со дня моего рождения… – сказал я Анне Ивановне вежливо и тактично. – Понимаете, сырость сорок восьмого пропитала все члены моих родителей. Потому-то и я таким сырым получился…
Анна Ивановна подняла на лоб очки:
– Хочешь, чтобы я отца к директору вызвала?
– Не хочу, – честно признался я.
– Тогда молчи. И переделывай свою «героическую поэму». Как я сказала!
Я понял: придется наступать самому себе, своей песне, на горло. А так как я по знаку зодиака – телец, то горло у меня, как и у всех тельцов мира, – слабое место.
Но почему-то с официальной школьной цензурой я не стал спорить. Может, боялся. А может, понимал, что лбом стенку не прошибешь…. (Хорошо было Пушкину! У него в цензорах сам царь ходил!…).
И я наступил своей песне на горло. Глотая полынную горечь первого творческого компромисса, я зачеркнул про то, «как если Свапка разольется, то трудно Свапку переплыть…» И про то зачеркнул, как «если Пашка разойдется, то трудно Пашу усмирить»…
А в итоге после острого красного карандаша Анны Ивановны получилось что-то вторичное или даже третичное:
Вот так, с первой попытки опубликоваться, я понял, что такое цензура. И подтвердил мысль классика, что жить в обществе и быть от него свободным не может никто! Даже писатель. Будь он Пушкин. Или, на худой конец, граф Лев Николаевич Толстой.
Я потом долго и путано объяснял своему другу, почему так изменилась моя «героическая поэма» и что сделали с тельцом, наступив ему на горло.
– Ты какого апреля родился? – спросил Паша.
– Двадцать первого, – ответил я.
– Между Лениным и Гитлером, – кивнул он. – С вами, господин редактор, всё ясно.
Я обиделся. Тогда, разумеется, не за Ленина. За Гитлера. Точнее – сравнение с ним.
– У тебя, Немец, нет чувства юмора, – сказал я Шулеру. – У всех немцев с этим туго.
– Да ты, товарищ Иосиф, не обижайся… Просто я хотел узнать: камо грядеши?
– Это по-каковски?
– Сокральный язык… На современном русском означает – куда идешь?
– Я-то?
– Да не ты как мой лучший друг Захар. А как главный редактор стенгазеты. Понял?
– Не-а…
– Объясняю популярно. Этот вопрос апостол Петр, пытаясь покинуть Рим, чтобы спастись от преследований Нерона, задал Христу.
– Ну и…
– Ну, и Христос ответил испугавшемуся Христу: «В Рим, чтобы снова принять распятие». Апостол Петр устыдился своей слабости, вернулся в Рим, где и принял мученическую смерть…
Тут я совершенно запутался.
– Ну и что? Разве это был хороший совет Петру?
– А мог он поступить по-другому?
Тогда я лишь пожал плечами.
Глава 9
ДЕЛО ПАХНЕТ КЕРОСИНОМ
Мой старший сын, когда был маленьким и ему становилось страшно в кино, закрывал глаза. Мой младший сын уходит от реальности в компьютерный, виртуальный мир.
Я спасаюсь своим романом. Воспоминаниями. Это мир не совсем виртуальный. Он такой же реальный, как и этот. Но мне так легче переживать свои настоящие страхи.
Я точно знаю: от того, что было со мной вчера, зависит мое завтра. Сегодняшнего дня нет. Настоящее ускользает от меня…
Но жить надо в дне сегодняшнем. Чтобы наступило будущее. Какое – это уже другой вопрос.
В тот день я собирался на прием к главе района Степану Карагодину. И чувствовал, как страх подбирается к моему слабому месту – горлу. Он стал сдавливать его уже с утра, когда я пил кофе на кухне, с тоской глядя на телефон: хоть бы позвонил кто… Моргуша или Паша. Но никто не звонил. И я за кофе наугад открыл «Записки мёртвого пса». Попал на философствования Фоки Лукича. Одно из тех мест, которое Паша называл «Евангелие от Фоки»: