— У мамы есть Лаура, — говорит Оливер. — Лаура рубит мясо. Лаура, ты делаешь это лучше, чем мама!
— Перестань!
Я хлопаю его ладонью по груди, а потом мы долго целуемся.
— Мы должны принимать это, как взрослые люди, — предлагаю я. — Давай позвоним маме и…
— Взрослые люди в постели, полной плюшевых талисманов? — говорит Оливер.
Но после обеда мы действительно звоним ей.
— Привет, — говорю я осторожно. — Надеюсь, мы не разбудили тебя?
— Мы? — Маме сначала невдомек. — Ах, вот оно что…
Ее голос мгновенно скисает: нет, нет, она уже давно встала.
— Дай мне ее, — неожиданно говорит Оливер.
Он нервничает, но вид у него вполне решительный. Мне это нравится. Я передаю ему телефон, беру его за руку, он крепко сжимает мою.
— Привет, это я, — говорит он маме.
Мама молчит.
— А что если нам, Яна, где-нибудь спокойно поговорить? — не сдается Оливер. — Втроем? Предположим, завтра?
В ответ — ни звука.
— Прошу тебя, — добавляет Оливер.
— Пажоут, — наконец слышу маму, — будь любезен, передай мобильник моей дочери.
Оливер пожимает плечами и передает мне аппарат.
— Мама, пойми, — начинаю я, — я влюбилась…
— Поздравляю.
Я чувствую, как мама усмехается.
— Мама, я не хочу и даже не могу что-то делать наперекор тебе! — кричу я в отчаянии.
— Но что ты от меня хочешь?! — кричит мама в ответ. — Чтобы я вас с Пажоутом благословила?!
— Чтобы ты постаралась нас понять!
Я слышу ее дыхание.
— Мама?
Она делает затяжной, глубокий вздох. Мне кажется, что этот единственный вздох вобрал всю ее жизнь: все разочарования, смерти, разрывы.
— Ну что ж, — говорит она безрадостно. — Вы хотите встретиться. Где?
Я предлагаю кафе «Лувр» на Национальном проспекте — знаю, она любит там бывать. Предположим, завтра в час?
— Хорошо, — соглашается она, чуть повременив. — Но попроси этого человека не надевать кроссовок…
Глава XIV
В воскресенье, уже в половине первого, мы сидим с Оливером в «Лувре» и ждем маму. Оба нервничаем, Оливер даже опрокидывает стакан минералки.
Мама появляется в пять минут второго. Выглядит превосходно. Она озирается — я машу ей рукой. Она уверенно проходит между столами. Некоторые мужчины провожают ее взглядом. Оливер встает.
— Здравствуй, мама, — говорю я торжественно. — Разреши мне представить своего друга Оливера. Оливер, это моя мама. Познакомьтесь.
— Мы уже немного знакомы, — говорит Оливер с некоторой неуверенностью — таким я не знаю его. — Здравствуй, Яна.
Мама протягивает ему руку, но я хорошо вижу, как она отводит взгляд в сторону.
— Оливер? — говорит она. — Оливер? Ну что ж, отлично, постараюсь запомнить.
Не принимая во внимание стул, предложенный ей Оливером, она садится рядом со мной.
Мы озадаченно смотрим на нее.
— Ну и что? — ухмыляется она. — Ждете, что я скажу «мне приятно» и так далее?
Наступает тишина, долгая и тягостная. Я беру ложку и стучу по рюмке.
— Послушайте, — говорю я. — Я хочу вам кое-что сказать.
Мама вздыхает.
— Я хочу вам сказать, что я люблю вас, — произношу я прочувствованно. — Обоих — вы понимаете?
К сожалению, в ту же минуту подходит молодой официант с меню, и мои слова звучат совсем не так, как мне хотелось бы.
— Подать какой-нибудь аперитив? — спрашивает он.
Мы все молчим. Официант вопросительно поднимает брови.
— Вы что-нибудь выпьете? – обращается Оливер ко мне и к маме.
— У вас есть диазепам? — спрашивает мама официанта и подмигивает ему. — Или какой-нибудь другой антидепрессант?
Официант заметно краснеет.
— Мама… — прошу я.
Мы обмениваемся взглядами.
— Пардон, пардон, — говорит мама. — Сухой мартини, пожалуйста.
— И мне тоже, — роняет Оливер.
Официант признательно кивает.
— А для дочери? — спрашивает он Оливера.
Я единственная, кто смеется.
— Извините, я на минуту, — говорит мама.
Она берет салфетку, которая лежит у нее на коленях, неторопливо складывает ее и удаляется в сторону туалетов.
Оливер прямо валится ко мне в объятия. Я глажу ему лоб и щеки.
Мама возвращается, вид у нее более спокойный; она чуть заметно улыбается и даже бросает беглый взгляд на Оливера.
Не знай я ее, я бы сказала, что в туалете она ширнулась.
Официант приносит заказанный аперитив, и мы без особого интереса диктуем ему выбранные блюда. Как только он удаляется, я поднимаю рюмку.
— За нашу встречу!
— Лучше за здоровье, — поправляет меня мама.
— За здоровье, — говорит Оливер.
Мартини приятно охлажден.
— О'кей, Оливер, — произносит мама, кивая головой. — Мы не виделись без малого двадцать лет. Поэтому я с удовольствием послушала бы, как ты жил все эти годы…
В ее голосе пока нет иронии. Я глажу ее по запястью руки.
— Здесь, при детях? — говорит Оливер с притворной заботливостью, показывая на меня.
Мама снисходительно улыбается:
— Они уже большие. Приступай.
Оливер разводит руками: трудно вместить двадцать лет жизни в несколько фраз — означает его жест. Но потом он кивает.
— Хорошо. Сколько у меня для этого времени? — спрашивает он. — И в каком жанре я должен повествовать?