Роман галицкий. Русский король

И Заслав, помалкивающий с самого начала, подхватил общий клич:

- Владимира не нать!

- Да тьфу на вас! - Ерошка уже сорвал голос, но мужественно хрипел, пуская порой петуха. - Аль позабыли, за кого в старые времена отцы ваши насмерть бились! Аль позабыли, к кому братья ваши через заборолы скакали? Забыли ужо Берладника?

- А ведь и верно, - ухнул на полплощади бас Микулы, и все окрест невольно поворотились в его сторону. - Иван Берладник! Князь наш!

Имя зазвучало, стало передаваться из уст в уста. И старый кузнец, стоявший рядом с Заславом, мечтательно вздохнул, огладив рукой седую бороду:

- Эх, Иван Ростиславич! Какой князь был! Сокол! Имя это Заслав слышал от отца. Сбыгнев Константинич был молод, сущий отрок, когда, изгнав Владимирка Володаревича, отца Ярослава Осмомысла, Галич поклонился его двоюродному брату Ивану Ростиславичу, сидевшему в Звенигороде. Лют норовом был Владимирко Володаревич, даже бояре стоном стонали от него, и когда пришёл князь Иван, затворил город ворота. Больше месяца насмерть бились галичане за своего князя. Сила одолела силу. Чтобы не губить людей понапрасну, Иван ушёл из Галича на Дунай, где осел в городе Берладе. А Владимирко, войдя в Галич, лютой смертью казнил многих горожан за предательство.

Издавна селились в Подунавье изгои - жили там и половцы, и булгары, и ляхи, и мадьяры, и русичи. Вольный был народ, никого и ничего не боялись, торговали да озоровали на дорогах, но власть Ивана Ростиславича признали, и через несколько лет он во главе берладских дружин вернулся на Русь.

Там служил он сперва Святославу Ольговичу, союзнику Юрия Долгорукого, но когда покинул его, изловил Юрий Владимирович Берладника и заточил в поруб. Вскоре пришли из Галича гонцы от Ярослава Осмомысла, помнившего вражду Ивана Ростиславича с его отцом, и Юрий Долгорукий на простой телеге, в железах, отправил Берладника в Червонную Русь на жестокую расправу.

Вступилась судьба - в глухих вятичских лесах напала на охрану дружина Изяслава Давидича черниговского. Но несколько лет спустя пришлось Берладнику покинуть Изяслава - хоть и стал в ту пору великим киевским князем, пришлось Изяславу много претерпеть от соседей. Не только другие князья, но и из Польши и Венгрии стали слать ему гонцов, требуя выдать Ивана Ростиславича.

Берладник снова воротился в Подунавье и оттуда, наняв половцев, снова пошёл на Галич, поддержанный Изяславом и его родней - Ольговичами. Но Ярослав Осмомысл опередил его, заняв оставшийся без князя Киев, и Берладнику опять пришлось бежать.

Он покинул Русь, но ненависть князей достала его далеко в Византии, где он был отравлен в Салониках…

* * *

- Берладник? Да он же помер! - Сотский Микула перекрестился.

- Помереть-то помер, царствие ему небесное! - Бобыль Ерошка осенил себя крестным знамением, оборотившись на храм Пресвятой Богородицы. - Да вспомяните, мужи галицкие, - был у его сынок, Ростиславом звали!

- Верно, верно! - загалдели мужики, толкая друг дружку локтями. - Ростислава Иваныча звать! Берладникова сына звать на княжение!

- Да вы что? Очумели? - тут же нашлись осторожные. - Нешто пойдёт он? И нешто поддержит его Галич? Угры-то, они…

- Да чо угры! Чо угры! - загремел бас Микулы, сразу перекрывая гомон толпы. - Мы люди русские! Нам свой князь нужен, русский! Галич сам себе князя изберёт, и вовсе не того, которого бояре поставили!

Люди закричали, шум и гам поднялся на вечевой площади. Ерошка ещё что-то вещал, но его уже не слушали. Ободрённые, люди не приметили, что несколько самых горластых крикунов, из тех, что увещевали не спорить, потихоньку покинули площадь и заторопились в боярские терема.

4

Тёплый летний день вставал над Днепром. По пологому склону сбегала к реке большая, дворов на двадцать, деревня. Приземистые, крытые соломой крыши, срубы - одни старые, потемневшие от времени, другие поновее, огороды с репой и капустой, маленькая церковка на холме. Берёзы и ракиты толпились у берега. Осторожно неся на плечах коромысла, к воде спускались бабы.

Недалеко от церкви стоял боярский терем - старый, потемневший. Издалека вдруг послышался топот копыт, ржание застоявшихся коней, гомон сильных мужских голосов. Бабы еле успели подхватить кто ведра, кто корзины - по склону от терема скатилось десятка три всадников, с разгону въехали в реку, обдавая баб брызгами.

- Чо испужались, красавицы? - окликали их вой. - Не боись, не замаем!

- А мы не боимся! - звонко ответила одна молодка, поправляя на голове светлый плат.

- А чо ж хоронитесь? Не обидим!

- Ты не обидишь, а животина у тебя небось злая! Жеребец под мужиком и впрямь играл - перебирал копытами, вскидывал голову, скаля крупные изжелта-белые зубы.

- Конь-огонь! - похвалился мужик. Из-под тёмно-русой бороды его сверкали такие же крепкие зубы. - Да и сам я не промах!

- Все вы таковы! Много храбрых, на полатях лежучи!

- Ишь ты, сорока! А подь сюды! - Мужик проворно скатился с коня, разбрызгав на мелководье воду. Бабы с визгом кинулись врассыпную. Сверкая голыми икрами, бросились бежать, но вой на склоне настиг смеявшуюся молодку, схватил и прижал к себе, целуя.